Трудность состояла в том, что черноградские молотобойцы не окрашивали себе зубов со времен Безумного Грегора, который завел триста воинов на смерть в прибывающих водах Быстрой. Все они, кроме какой-нибудь дюжины, были молотобойцами. Весеннее половодье унесло их тела, протащив через каменистые отмели под названием Ребра Мертвеца и окутанные туманом Лунные водопады. Эффи слышала, что река обглодала их кости, и вдовам нечего было обряжать, кроме черепов с оскаленными черными зубами.
Эффи нахмурилась, вспомнив об этом. Слишком уж часто в клановых преданиях поминаются черепа, мертвые тела и насильственная смерть. Любопытно, однако, что после этого все молотобойцы перестали чернить себе зубы из страха прогневать богов, и секрет железного сока был утерян.
— Что твоя моча, — заключил вслух Кот Мэрдок, опрокинув стаканчик. — Для издольщиков с женами как раз будет. — Довольный, он надел стакан на липовый колышек и сплюнул, чтобы очистить рот. У него, как у многих пожилых кланников, недоставало пальцев на руках, но краны он заткнул и лампу привернул так проворно, словно имел все десять пальцев, а не восемь. Перед самой лестницей он вдруг остановился и вперил взгляд в тот самый угол, где сидела Эффи. Она затаила дыхание, вообразив себя одним из камней в стенах винокурни.
Убедившись, что посторонних глаз тут нет, Кот потянулся к полке, где Анвин Птаха держала свою двадцатилетнюю старку, и сунул за пазуху драгоценную, запечатанную воском флягу. Эффи, забыв, что она камень, изумленно раскрыла рот. Разве на старке Анвин не лежит проклятие? Анвин клянется, что у всякого кланника, который выпьет старки без ее разрешения, за неделю отсохнут мужские части. Про мужские части Эффи знала от Летти Шенк — тот, кто лишится их, наверняка горько пожалеет.
Кот Мэрдок, удовлетворенно проворчав что-то, стал подниматься по лестнице. Эффи заставила себя сидеть смирно и ждать, пока не услышала его шаги на потолке.
Рука у нее затекла, и Эффи растирала ее, выбираясь из своего укрытия среди медных трубок. Другие места тоже болели — те, куда нож Катти Мосса вонзился особенно глубоко. Раны до сих пор мокли по ночам, но сейчас Эффи не хотелось думать о них. Она кланница, ей почти девять зим, и у мужчин, которые возвращаются с войны, раны бывают куда тяжелее.
Жаль только, что Катти и лицо ей порезал.
Эффи остановила руку, не дав ей коснуться щеки. «Она даже без шрамов не стала бы красоткой», — так сказал Мейс Черный Град.
Она поспешно вернула свои мысли к железному соку. Для этого средства ей нужен какой-нибудь крепкий напиток. Старка Анвин недостаточно крепка, да еще и проклята. Тут нужно что-то, способное сжечь человеку десны, а заодно, может быть, и зубную эмаль. Эффи задумчиво разглядывала бутылки на самой высокой полке. «Дхунское сияние» Вилла Хока в причудливо мерцающей склянке соседствовало там с «Вождевкой» Дагро Черного Града, «Нутропек» Шора Гормалина содержался в бочонке с выжженными на нем скрещенными мечами. Их всех уже нет в живых, а питье стоит, как стояло. В самом темном углу Эффи углядела обросшую паутиной кожаную фляжку — ее деревянная пробка почти совсем вылезла от давности. «Особая» Тема Севранса. Батюшка, кажется, сам это гнал.