Подъезжаем к больнице, таксист останавливается у отделения скорой помощи, выпрыгивает из машины и бежит внутрь. Кажется, он собирается присутствовать при родах. Через несколько секунд он возвращается – весь потный, запыхавшийся:
– Они вас ждут!
Бегу в здание больницы, оставив Саймона расплачиваться и уговаривать таксиста, чтобы тот уехал. Только завидев акушерку, на чистейшем французском выдаю:
– Je voudrais une péridurale! (Сделайте мне анестезию!)
Будь у меня с собой пачка денег, помахала бы у нее перед носом. Но, оказывается, несмотря на пристрастие французов к эпидуральной анестезии, ее не делают просто так, по требованию. Акушерка ведет меня в смотровую, проверяет раскрытие, затем с озадаченной улыбкой поднимает глаза. Раскрытие всего три сантиметра из возможных десяти.
– Обычно никто так рано эпидурал не просит, – говорит она.
Ради такого она не станет даже отрывать анестезиолога от ужина – он ест тайскую еду.
Акушерка заводит самую спокойную музыку, которую мне только доводилось слышать в жизни (что-то вроде тибетской колыбельной), и ставит капельницу с обезболивающим. Наконец, совершенно без сил, я засыпаю.
Избавлю вас от подробного описания своих родов, которые прошли с применением максимума возможных медикаментов и в целом были очень приятными. Благодаря эпидуралу на потугах я достигла полной концентрации, как на занятиях йогой, и не чувствовала никакого дискомфорта. Я была так сосредоточена, что даже не обратила внимания, когда в родовую зашла дочка акушерки, – оказалось, они живут за углом – и попросила маму дать ей денег.
Мои анестезиолог, акушерка и врач – все женщины. Саймон тоже присутствовал, хоть стоял не с «принимающего конца». Малышка родилась вместе с восходом солнца.
Я читала, что дети при рождении неспроста очень похожи на отцов. Якобы так предусмотрено природой (высшими силами), чтобы у папаш не оставалось сомнений в том, что это их ребенок, и тут же появилась мотивация идти добывать мамонта (или делать банковские инвестиции) для возросшего семейства. Но когда рождается моя дочь, я понимаю, что она не просто похожа на Саймона – она его копия.
Мы обнимаемся. Потом ее одевают в наряд в стиле «минималистический шик», предоставленный больницей, и даже напяливают шапочку. Позже мы дали дочери нормальное имя, но до сих пор чаще всего зовем ее просто Бин.
В больнице я провожу шесть дней – обычный для Франции срок. И выписываться, если честно, не хочется. С каждым приемом пищи нам приносят свежевыпеченный хлеб (нет нужды выбегать в булочную за круассаном). Я тайком выхожу гулять в солнечный садик. В палате у нас лежит винная карта, можно заказать шампанское. На третий день придумываю шутку и все время повторяю ее Бин: