А я поймала себя на мысли, что Слава употребляет термины, больше подходящие для описания последних дней человека, а не животного.
– Как же ты без него? Нового завел?
– Что ты! – испугался Слава. – Коты живут по восемнадцать-двадцать лет. Меня не хватит на нового.
Меня колбасило. Здорово колбасило. Мало того, что чуть жизнь мне не сломал, так он еще меня сказками про кота дразнит. Хочет разжалобить. Не выйдет! На сей раз буду умнее.
– Так ты будешь обязан ему жить, сколько он пожелает. Напрасно ты не хочешь повторить кота Леопольда.
Вячеслав с ужасом посмотрел на меня. Наверное, я казалась ему чудовищем, тем самым, которым пугают старых и малых.
И еще прошли годы. Я стала забывать про свою любовь, изредка, впрочем, в голове мелькал неясный образ Вячеслава – странного, одинокого рыцаря, до ужаса боящегося жизни и связанных с нею житейских ситуаций. Иногда думалось: вот отчего полюбила именно его, такого странного и одинокого, а потом смеялась над собой. Да разве ж любовь спрашивает? Кого захотела, того и полюбила. А почему да зачем, да как же это, кто же ответит на эти вопросы? Что было, с тем и жить надо. Судьба такая.
Потом все затянуло ряской беспамятства – это время так прошло. Новые впечатления, яркая жизнь, бурные эмоции вконец затмили прошлое. Ничего увлекательного в нем не было. Узкие коридоры, смазанные пятна лиц соседей, вялые блики юного чувства. Все сгинуло в пропасть безвременья. Вячеслав остался жить в памяти как явное недоразумение. Ошибка молодости. Смешной грех, над которым можно от души потешаться. Да хоть бы сама с собой. Сиди и смейся, как в жизни угораздило вляпаться.
И если что осталось от той истории светлого и непорочного, так это страсть не до конца оскопленного Леопольда. Бедное животное! Оно изводилось, ревновало, любило и страдало по-настоящему – как должен был любить и страдать любящий мужчина. Природа посмеялась над нами, отрезав кусок страсти у людей и бросив его коту, ни в чем не повинному животному, прямо в кошачью миску. На месте Вячеслава оказался кот. Трагедия медленно поворачивается спиной, но не превращается в комедию – она приобретает образ печали, светлой и легкой, какой и была моя молодость. Такая же печальная и легкая, как пушинка. Калейдоскоп чувств застывает на мгновение, и в ярких стеклышках оживают воспоминания. Они больше не кажутся смешными и искалеченными – в каждом живет грусть, но они искрятся и играют, как звезды на предрассветном небе. Я по-прежнему люблю собак и никогда не стану дружить с котами, но я помню и знаю, как может изливаться страстью обычное домашнее животное из разряда дворовых кошек.