Придя домой, он вымылся и переменил деревянные башмаки на единственные туфли, которые берег для прогулок. Блестящий лак и острые носки соответствовали последнему крику моды.
Увидев сына в воскресном костюме, мать строго спросила:
— Что это ты вырядился? На гулянку?
Завязывая перед зеркалом яркий галстук, Коля ответил:
— Меня вызывают. Если несколько дней не покажусь дома, не волнуйся. Говорят, какое-то особое дело!
Он на ходу поцеловал мать, старавшуюся скрыть свою тревогу, сунул в карман маузер и выбежал, но через мгновение снова показался в дверях.
— Знаешь, мать, — тихо сказал он, — если кто из наших зайдет, — листовки в обычном месте, под полом. Отдай им сама…
На разомлевшей от жары улице Ганибу-дамбис было пусто и тихо, как двадцать лет назад, когда у придорожных канав щипали траву коровы и козы окрестных жителей. Пусто и тихо было потому, что товарная станция бастовала.
Напротив чадила труба «Вольфшмита». И от доносившегося через улицу запаха дрожжей болезненно сосало под ложечкой у людей, которые прохаживались перед наглухо запертыми воротами. Несмотря на то что все рабочие этого района внесли свою лепту в кассу забастовщиков и это уже вторую неделю помогало им держаться, пояса все-таки пришлось затянуть потуже. Каждый понимал — лучше поголодать сегодня, чтобы отвоевать возможность как следует поесть завтра и послезавтра. Сотни товарных вагонов стояли непогруженными, а в складах по-прежнему лежали огромные запасы масла и яиц. Нет-нет да раздавались голоса, предлагавшие взломать пакгаузы — трудно глотать слюну от голода, когда рядом столько добра, — однако большинство бастующих понимало, что грабеж — не метод борьбы за свои права. Организованное стачечное движение требовало выдержки, и люди мужественно терпели лишения.
Было ясно, что торговцы не дадут погибнуть экспортному товару, стоимость которого исчислялась миллионами рублей, и попытаются погрузить его с помощью солдат. Вот поэтому у товарной станции днем и ночью патрулировали грузчики — кто с охотничьим ружьем, кто с дубиной, а иной рассчитывал лишь на свои мозолистые руки.
— Как ты думаешь, Макс, солдат не пришлют?
— Не знаю. Пусть только сунутся! — И Макс Тераудс погрозил невидимому врагу своим тяжелым кулаком кузнеца.
Вскоре прибежала запыхавшаяся девочка:
— Солдаты идут! Они близко! Бежать за помощью?
— Наших поднять уже не успеешь. Дуй к вольфшмитовцам! У кого есть оружие, пусть идут сюда!
Едва девочка скрылась в воротах противоположного здания, как к станции подошло около полуроты солдат.
— Стой! — скомандовал офицер, затем повернулся к грузчикам, загородившим ворота. — А ну, дайте дорогу! — грубо крикнул он.