Несчастный Виллис сжал губы, потом открыл рот. Колени у него, как я заметил, искали друг у друга поддержки.
– Сэр?
– Вы несли вахту?
– Сэр, он… Мистер… он…
– Про «он» мне все известно, мистер Виллис. Вы несли вахту?
Уста Виллиса исторгли слабое клохтанье. Правая рука капитана Андерсона описала круг, и ладонь с громким шлепком обрушилась на лицо юноши! Тот, казалось, подскочил в воздух, подался в сторону и рухнул.
– Встаньте, сэр, когда я к вам обращаюсь! Видите эти стеньги, вы, сопливый болван? Встать! Вы хотя бы представляете, сколько парусов изорвано в клочья, сколько пеньковых канатов теперь только и годны, что на кранцы? Знайте, сэр, когда у нас снова будет топ бизань-мачты, следующее звание будете выслуживать там!
– Сэр, но мистер…
– Давайте его сюда, Виллис, ясно вам? Хочу, чтоб он предстал передо мной, и МИГОМ!
Не думал я, что одно короткое слово может выражать такой гнев и угрозу. Это был знаменитый рев капитана Андерсона, ужасный звук. Мне стало ясно, что для поддержания своей новой репутации героя лучше и дальше лежать спокойно. Я не открывал глаз и только потому услышал разговор, видеть которого никак не мог. Раздались неуверенные шаги, вслед за ними – голос Девереля, одновременно небрежный и испуганный:
– Вот ведь что мальчишка натворил, будь он неладен!
Андерсон отвечал гневно, но негромко, словно не желая, чтобы его подслушали:
– Мистер Деверель, вахта была ваша.
Лейтенант отвечал так же тихо:
– Виллис стоял…
– «Виллис»! Господи, какой вы болван!
– Я не намерен выслушивать такие…
– Нет, вы выслушаете! Есть приказ, запрещающий в открытом море оставлять на вахте гардемарина.
Деверель неожиданно повысил голос до крика:
– Но все так делают! Как еще учить этих юнцов?
– Стало быть, вахтенный офицер может улизнуть в кают-компанию? Как только нас тряхнуло, я поднялся на палубу, и, видит Бог, вас там не было! У вас ноги заплетаются, пьянчуга…
– Я не позволю так себя называть – ни вам и никому другому! Посмотрим, как…
Андерсон повысил голос:
– Лейтенант Деверель! Вы покинули палубу во время вахты, что является преступной небрежностью. Считайте себя под арестом.
– Растак вас, Андерсон, ублюдок чертов!
Наступила пауза, во время которой я не смел даже дышать.
– И еще, мистер Деверель, – пить вам запрещается.
Филлипс и слуга капитана Хоукинс отнесли меня в койку. Я старался сохранять вид настолько бессознательный, насколько позволяло благоразумие. Теперь, рассуждал я, будет военный суд, а мне не хотелось принимать в нем участия, ни как свидетелю, ни в каком-либо ином качестве. Я позволил привести себя в чувство с помощью бренди, затем схватил Филлипса за рукав: