– Какие они веселые, радостные! Если бы я только…
Некоторое время она молчала, но я ждал, и она промолвила:
– Вам не понять, сэр.
– Так объясните.
Она покачала головой.
Сэр Генри и капитан Андерсон спустились со шканцев и возвратились на почетные места сбоку от танцующих.
– Нам пора возвращаться, сэр.
– Одну минуту! Я…
– Прошу вас – не говорите ничего. Поверьте, я понимаю наше положение даже лучше, чем вы. Ничего не говорите!
– Я не могу оставить вас, удовлетворившись лишь любезным словами, которыми вы наградили бы любого из здешних кавалеров.
– Начинается котильон!
Мы спустились и заняли места для последнего танца.
Тут же зазвенели судовые колокола, раздался гудок боцманской дудки, и гласа власти заговорили в унисон:
– Слушай! Слушай! Отбой! Отбой!
Просто изумительно, с каким повиновением (несмотря на все веселье и двойную порцию рома) матросы отправились по местам. Оркестр сэра Генри и несколько наших переселенцев – мисс Ист в их числе – остались, чтобы досмотреть представление до конца. Во время танца мы почти ничего не говорили, хотя, как всем известно, котильон создан для разговоров. Я едва его вынес.
Танец кончился; хотелось сказать – «наконец-то кончился», поскольку для меня это было скорее испытание, чем удовольствие. Кое-кто из пассажиров «Алкионы» попрощался с капитаном Андерсоном и отбыл, то же самое сделали и офицеры. Сэр Генри собрал свою супругу и огляделся. Леди Сомерсет решительно повела его по сходням. На кораблях тут и там гасли фонари. Капитан Андерсон, превратившийся в расплывчатую фигуру, стоял у грот-мачты, созерцая то, что несколько минут назад было бальным залом, словно пытался оценить нанесенный кораблю ущерб. Мисс Чамли направилась к сходням. Я отважился удержать ее за руку.
– Повторяю, я не в состоянии отпустить вас, не услыхав ничего, кроме пустых любезностей, которые вы могли бы сказать кому угодно! Задержитесь хоть на мгновение…
– Понимаете, я – Золушка, и мне пора убегать.
– Скажите лучше – умчаться в золотой карете.
– О, она превратится в тыкву!
С палубы «Алкионы» долетел сладкий голосок леди Сомерсет:
– Марион, дорогая!
– Тогда хотя бы скажите, что вы относитесь ко мне не так, как ко всем прочим!
Она повернулась ко мне, в сумраке засияли ее глаза; до меня донесся шепот – такой выразительный, каким только может быть шепот:
– Конечно, не так!
Она ушла.