– Садитесь, товарищи.
Товарищами были два узбека. Один – лет под пятьдесят, в набитом ватой и шитом золотом халате и тюбетейке. На его круглом лице застыла почтительная улыбка, а рыжая борода была жиденькая и несерьезная. Он напоминал Будду с индийских картинок. Второй – худощавый, поджарый, лет тридцати, тоже в тюбетейке. Но вместо халата на нем был светло-серый костюм с университетским значком и узкий галстук.
– Вот, потерпевшие, – кивнул на них Петрович. – Уважаемые Отабек и Худайберди Юсуповы из Сырдарьинской области.
– Оттуда, – закивал рыжебородый Отабек. – Родина моя. Советский Узбекистан.
Молодой узбек закивал ему в такт.
– Чем могу помочь? – спросил Маслов.
– Можешь. Очень можешь. – Рыжебородый кивнул на Петровича. – Товарищ начальник сказал, что большой начальник приедет. Что ты приедешь. Помоги. Нехорошие люди нас в Москве встретили. Ох, нехорошие. Украли все.
– Что и каким образом украли? – спросил Маслов, имевший со слов дежурного по МУРу лишь общее представление о происшествии.
– Машину «Волга», – произнес молодой узбек без акцента, ровным уверенным голосом, который выдавал в нем учителя или преподавателя вуза, привыкшего общаться с аудиторией.
– «Волга», «Волга», – с готовностью закивал, как китайский болванчик, рыжебородый. – Два «Волга».
– Две «Волги»? – удивился Маслов.
– Две, – подтвердил молодой узбек…
Баграм любил хорошо, со вкусом поесть. Правда, вагон-ресторан вряд ли мог удовлетворить его гастрономические запросы. Что такое овощной суп и пережаренный бифштекс с яйцом против любимых долмы, мантов и бозбаша? Но он был крупным мужчиной, а большому кораблю – большая цистерна топлива. Поэтому пришлось заказать все съедобное – и в двойном размере. Еще он взял три стакана томатного сока и графинчик коньяка «КВ». Сок был нормальный, хотя и немножко разбавленный. А коньяк неважный. Уж никак не пять звезд, как уверяло меню.
Баграм скривился:
– Из какой бутылки наливаете?
– Из соответствующей, – емко пояснила официантка.
– Это не тот коньяк.
– Никто не жаловался. Что дают, тем и торгуем, – нахохлилась официантка.
– Э, плохо торгуете. Себя не уважаете, – осуждающе произнес Баграм и поднялся с места.
Несмотря на свое недовольство, расплатился он с вечным «сдачи не надо». Этот жест возвышал его над обслугой. И отказать он себе в этом не мог.
Давид идти в ресторан категорически отказался, объявив, что ему хватит домашних лепешек. Зря, молодой еще, питаться должен хорошо, чтобы однажды стать таким же солидным и крупным, как его дядя.
Баграм удовлетворенно похлопал себя по выступающему животу.