— Как ни странно, я еще не спросил тебя, куда ты, собственно, едешь таким необычным способом.
— Таким необычным способом я езжу обычно к отцу. На сей раз — чтоб сообщить ему эту утешительную новость и утвердиться в собственном убеждении, что не гожусь для медицины и надо с ней кончать. Между прочим, в этом, конечно, убеждены и вы.
— Напротив, я думаю, что тебе надо закончить медицинский. Капитулянтские настроения — не в твоем характере и перечеркнуть три года ученья — просто грех. Тем более что быть независимой от мужа в наше время — вещь существенная.
Что это он вдруг так растроганно смотрит на меня, будто только сейчас разглядел мою убогую одежонку? Это ведь для него не новость!
Крчма тронул ее за локоть.
— А что ты скажешь, Мишь, на такое дружеское предложение: если я, в пределах моих возможностей, стану выдавать тебе своего рода пособие, на время учебы, вплоть до окончания?
Мишь окаменела: бога ради, я не ослышалась?! Целая шкала разнообразных чувств вихрем пронеслась в душе, и последнее из них вынырнуло из самой глубины ее — так проясняется в проявителе неясное изображение — и приобрело четкие контуры оскорбленного разочарования.
— Как могло вам прийти такое в голову, пан профессор? За кого вы меня принимаете?
Встала, машинально поправила верхнюю стопку журналов, растрепавшуюся от сотрясения вагона. Не заем — подарок, чтоб навсегда обязать благодарностью… Девушка, принимая приглашение мужчины к роскошному ужину, должна знать, в чем будут ее обязанности… Тем более что я не уверена толком, ухаживает ли за мной кто-нибудь… Во всяком случае, не Мариан, не правда ли, так почему бы мне не вступить в связь со стареющим господином, который будет меня содержать под предлогом помощи? Да может ли быть, что такое мне предлагает Роберт Давид, которого я обожала столько лет?! Мишь опять опустилась на свой ящик, с невероятной остротой почувствовав, что она уже совсем другая Мишь и что там, напротив, — совсем другой Крчма.
Между ними разом опустился занавес тягостного отчуждения. Всему, что было до сего дня, — конец.
— В чем дело? — Крчма смотрел на нее с недоумением. — Мы достаточно давно знакомы, и у тебя достаточно развита чуткость, чтобы…
Какое у него обиженное выражение — будто оттого, что у меня так развита чуткость, обижаться имеет право именно он!..
А Крчма, заложив руки за спину, уже топал по вагону, и лицо его багровело.
— Ты что вообразила?! — повысил он голос. — Не обо мне, о себе! — Он уже кричал. — Дура несчастная! — Он пнул ногой журналы, верхняя связка свалилась, он не поднял.