Ивонна обожгла ее взглядом.
— Им запрещено жениться на иностранках.
— Как же тогда?
— Ты не знаешь Никушку. Я фиктивно выйду замуж за другого — за кого-нибудь из его друзей в оккупационных войсках в Германии, говорят, ему даже не надо приезжать в Прагу, это можно устроить заочно, через американское посольство. После демобилизации, в Америке, я разведусь, и мы с Ником поженимся.
— Сложновато, но тебе лучше знать…
— Будь спок, Мишь, я знаю… Официант! — указала Ивонна бровью на пустые рюмки, что означало: еще две!
— Камилл!
Руженка с группой студенток выходила из библиотечного института и неожиданно увидела Камилла — он прохаживался по тротуару. Почувствовала, как от радости залилась румянцем: избавлюсь ли я когда-нибудь от этого злосчастного свойства? А он смотрит с каким-то ироническим удовлетворением, словно говоря: это хорошо, что все остается по-прежнему…
— Уж не меня ли ты поджидаешь?
— Тебя, Руженка. Хочу кое о чем попросить. Это касается Гонзы из нашего класса.
Из нашего класса… Четвертый год, как кончили школу, — а все „наш класс“; Крчма порадовался бы.
— Но у нас было двое Гонз!
— Гонза Гейниц. Приходил ко мне, просил помочь. Я отказался, мол, некогда мне, а теперь вот совесть мучает“— Он рассказал Ружене о просьбе Гейница.
— Тебе стыдно капитулировать с опозданием, и ты решил свалить это на меня!
— Ты всегда была понятливой, Руженка.
Я понятлива не только на это: я знаю, что существую для Камилла, только когда ему от меня что-то надо. Впрочем — только ли для Камилла? С давних пор я была нужна мальчишкам, чтобы женским голосом вызывать по телефону на свидания девчонок, у которых строгие родители… Что же, на всю жизнь мне выпала такая роль? Только на что и кому жаловаться? Если человек недоволен своей жизнью, сказал как-то Роберт Давид, то у него есть две возможности: улучшить условия, в которых живет, — а это редко кому удается, — или изменить к лучшему свое отношение к этим условиям; второго можно достигнуть почти всегда, тут нужны только способность к самоотречению да сильная воля. Хорошо было говорить Крчме с его прямо-таки бульдожьим упорством и уверенностью в себе… Вспомнить хотя бы его привычный жест: уронить на кафедру левую руку, откинуть голову и, чуть прищурившись, охватить взглядом наш класс — и вместе словно весь мир…
— Что ж ты не пришел денька на два раньше: теперь вряд ли у меня найдется время. Но не будь Гейница, мы бог знает когда еще увиделись бы… Не смотри на меня, — Ружена поймала себя на том, что чисто по-женски дотронулась до прически, — я только из парикмахерской, ужасно, да? — В собственном голосе она услышала неумелую попытку скрыть смущение.