Впрочем, в силу одного щекотливого обстоятельства, «парни» не щипали, не щекотали и не обнимали Вин за талию. Они уверяли друг друга, что в ней нет ничего «соблазнительного» и что они, скорее влюбились бы в статую свободы, чем в эту английскую верзилу. Происходило это от того, что с момента появления Вин на сцене глаза укротителя львов зорко следили за ней. В игрушечном отделении были приказчики разного рода и положения, но среди них он был как бы великаном среди карликов, и все они боялись его. Вскоре по игрушечному царству разнеслась новость, что «Веселая Винни» — девушка Эшера. Приказчики мужского пола имели обыкновение называть девушек уменьшительными именами или прозвищами, как, например, «Китти», «Винни», «Сэди» или «Конфетка», не желая этим нисколько оскорблять их, хотя сами они привыкли, чтобы все, кроме их «милочек», величали их мистером Джонсом или мистером Броуном. К Сэди относились очень хорошо даже штатные служащие, считавшие себя стоящими выше «сверхштатных-праздничных». Бывший пароходный служитель, красивый молодой швед предлагал устроить ей хорошее место горничной на пароходе, когда ему снова вздумается «подышать соленой водой», и хотя она «ничего ему не позволяла» и частенько закатывала ему пощечины, она назначала ему свидания в танцклассах после службы.
Рыжеволосая девушка, которая с первого дня была волнующей загадкой для Вин, тоже работала в игрушечном отделении. Ее звали Лили Ливитт и, как Сэди уже успела рассказать Вин, она кокетничала с Эрлом Эшером. Вначале мисс Ливитт смотрела на мисс Чайльд ужасными глазами. Но на третий день пребывания английской девушки в игрушечном отделении произошло событие, превратившее врага в друга, и притом в самого преданного друга.
Дело приближалось к Рождеству, и в отделении игрушек и игр буквально негде было яблоку упасть между скоплявшимися здесь матерями вперемежку с тетками и бабушками, часто в сопровождении детей всевозможного возраста. Атмосфера кругом была нервная. Никто не мог пробыть здесь десяти минут без того, чтобы не толкнуть кого-нибудь или отстранить с дороги чьего-нибудь ребенка. Эта духота, бешеная погоня за покупками; нетерпение скорее войти в отделение и поскорее выбраться из него; аромат сосны и остролиста, которыми было декорировано отделение; запах теплого лака, потных людей и дешевого меха; возбужденные голоса и крики уставших детей, — таков был здесь истинный дух Рождества. Магазин Питера Рольса вообще и игрушечное отделение в частности представляли из себя картину того, что впоследствии в объявлениях называлось «успехом, не имевшим еще прецедента».