* * *
– Счастливого Рождества! – просияли с порога родители Элиаса.
Чейз-старший держал в руках бутылку вина.
– Нам глинтвейн, детям – эгг-ног! – сказал он.
Мы с Элиасом заговорщически улыбнулись. Нам уже исполнилось по восемнадцать, а его отец говорил так уже лет десять, каждое Рождество. Последние два года миссис Чейз сама тайком доливала в эгг-ног рома. Вот такой заговор.
Макс вприпрыжку выбежал в коридор за своим подарком, но тут же приостановился и зашагал степенно. Ему недавно стукнуло двенадцать, и он, как все мальчишки, вообразил себя взрослым. Модели автомобилей перестали его интересовать, мой брат все настойчивее просил отца научить стрелять «из настоящего оружия». Лицо Макса разочарованно вытянулось, когда Чейз-старший вручил ему игрушечный револьвер и ласково взъерошил волосы.
Мои родители вышли встречать гостей. Рука об руку, всегда вместе. Мама увела миссис Чейз на кухню, а мужчины прошли в гостиную, к столу.
– Как-нибудь возьму тебя на стрельбище, – позже шепнул Элиас моему брату.
Я недовольно ткнула друга локтем.
– Что? Он уже здоровый лоб!
– Зато твой лоб скоро станет больным, – пригрозила ему. – Отец говорит еще рано.
– А ты всегда слушаешь, что говорит отец! – возмутился Макс, с обожанием глядя на Элиаса. Его серые, как у матери, глаза наполнились воодушевлением.
– И тебе бы следовало, раз ты решил стать полицейским, – спокойно заметила я.
– Да ладно, Като, это всего лишь пара выстрелов. Ничего страшного, если парень будет знать, как держать ствол, – возразил Элиас и перемигнулся с Максом. Вот засранец!
– И кто его туда пустит, на стрельбище?
– Ну… официально никто, – замялся друг, в глазах заплясали искорки. – Но я уже договорился с Винслоу, он не отметит в журнале это маленькое нарушение.
– Элиас!
Макс показал мне язык.
– А что? Винслоу намекнул, что будет рад через пару лет увидеть среди курсантов еще одного Ларссона.
Я покачала головой и с внутренней гордостью посмотрела на брата.
– Молодняк наступает на пятки…
Около полудня меня разбудил вой сирены. Зубодробительный звук безжалостно ввинчивался в мой сонный мозг, подобно сверлу, и не хотел прекращаться. Через какое-то время, продрав глаза, я поняла, что это звонит домашний телефон. В управлении стряслось что-то серьезное, иначе не стали бы беспокоить меня после ночной смены.
Я вскочила с кровати, небрежно сбросив одеяло, и, как сомнамбула, прошлепала босиком в прихожую. Пол неприятно холодил ступни, со стороны кухни тянулся зябкий сквозняк: утром забыла закрыть окно.
– Сержант Ларссон, – хрипло отозвалась я в трубку, стоя перед входной дверью в неглиже.