Этой ночью по старой привычке опять был у нас разговор.
— Я так рада за вас, Дарья Ивановна! Вы уже ходите, правда, в каталке, или как ее там, а потом перейдете на костыли... А там и без костылей совсем здоровой будете!
— Не буду, Кира Петровна. Не буду я здоровой. Я до сих пор не признавалась: рак у меня.
— Откуда вы взяли? Кто сказал?
(Такого обычно больным не говорят.)
— Да что, я сама не понимаю? По врачам сообразила. Да еще по облучению. Разве у кого не рак, на облучение посылают?
— Посылают, — слегка покривив душой. — Из профилактических соображений.
— Нет, у меня не из профилактических. Большую дозу назначили. А я не боюсь. Живу с раком, как и без рака. Судьбу не переспоришь. Только бы человечье лицо не потерять, когда вовсе уж невтерпеж станет. Люди не теряли. Сергея Лазо, того в паровозной топке живьем сожгли, а лица не потерял. Неужто мне хуже его будет?
— Дарья Ивановна, — сказала я, невольно соскальзывая на привычный врачебный тон, — бросьте эти мрачные мысли! Надейтесь на лучшее. Даже если рак — сегодня он излечим. Тысячи людей лечатся, выздоравливают... Вот у нас в больнице...
— Неоперабельный у меня, — перебила Дарья Ивановна как отрезала. — А насчет мыслей, они у меня не мрачные. Очень даже светлые мои мысли. Жизнь прожила не зря. Сына, дочку воспитала, живут хорошо, у обоих кооператив. Внучка Лидочка, что свет небесный: «Баба Даша! Вам книжку почитать?» — «Почитай, моя ласточка». Внук Федя, тот еще мал, в штаны писает, но тоже развитый для своих лет. «Папа-мама» говорит, а ведь года еще не сравнялось. А главное — муж, Николай Прокофьевич. Чудо какой заботливый. И руки золотые, и душа брильянтовая. Нет, я из женщин счастливая. Вот приобучусь на каталке, там на костылях стану скакать. А сколько жить отмерено, это не нам знать. Коля обещал мне стул катучий сварганить, он ведь у меня и по дереву мастер. Сяду в стул и стану раскатывать, как царица небесная. Плохо ли? За покупками-то, видно, уж не пойду, а сготовить-постирать сумею, потихоньку да полегоньку, а куда спешить? Время, оно само идет, в одну сторону катится...
Поговорила с Дарьей Ивановной, посмотрела на себя со стороны — чего-то не хватает до полного человека. По Дарье Ивановне мне бы равняться, да нет — свое «я» рядом путается, мешает.
Через несколько дней меня, все еще в гипсе, поставили на костыли. Поначалу трудно было перемещать свое тело — какой-то каменный брус. Но Софья Леонидовна, мастер своего дела, терпеливо учила меня ходить, придерживая за талию (да что там осталось от талии!), приговаривая: «Ать-два! Ать-два! Еще разик!» — и пошло понемногу.