Опасный груз (Денисов) - страница 15
Ни хрена, брат, и ТАМ не выходит.
То овечки, холера возьми,
Забредут, то мычат телятишки.
Тут война! Я уперся костьми
В домовину и – в сторону крышку.
Вылез: что это? Новый потоп?
Нет, смотрю, расторопней решили,–
Еропланы, туды вашу в гроб,
И орудья! Всего наташшили.
Рвут, где попадя, бомбы, тротил...
Долбанули б по энтому клану!
А Змея? Я уж всяко судил:
Может, Ельцин диканился спьяну?..
Балабоним себе, ворошим
Черт те что, а все ближе к итогу.
Поздний рейс «Окунёво – Ишим»
Тормознул.
– Поезжай себе с Богом!
Догорал на закатной золе
Короб солнца. И вот уже нету.
Поползли, умножаясь в числе,
Гады мрака и нежить куветов.
– Ну поперли! И удержу нет.
Ты ступал бы, Никола, не мешкал...
– Что-то ж было на озере, дед?
– А не знаю...
Скорей всего – вешка.
Эк поверили бабе – Змея!
Ну бомбить – моджахеды, угрозы!
Там же, помнишь, зимой полынья,
Не берут никакие морозы...
– Слушай, дед, от твоих повестей
Впору выпить змеиного яда...
– Не вмастил, знать?
Язык без костей.
Ну да ладно, поправишь, как надо!
Тут и канул он. Ужас и шок: Только зрил ведь?!
Везде обыскался, Никого!
Лишь в траве посошок
Зло шипел и в колечки свивался.
* * *
Ждете правду сермяжную, суть?
Многим пали награды на грудь!
Был Указ. Фейерверк из орудий.
Все бывает в родимом краю...
Видит Бог, услежу и Змею,
Покараю. Поспорим о сути.
Столь уж гадов низвержено в ад:
Губишь головы, снова шипят!
Глянешь на руки – руки в кровище!
В черной крови и плаха стола,–
Лезут, лезут и несть им числа:
Сатанинский оскал и глазища!
Июль – август 2000
ОКУНЕВСКАЯ ПОВЕСТЬ
И застал меня декабрьский закат
Посреди родных калиток и оград,
Средь немеренных сугробов, среди звезд,
Погодился и подвез молоковоз,
А не то сейчас бы пёхом штурмовал
То Песьяновский, то Карьковский увал.
А потом бы на Крутом, сколь видит глаз:
От дирекции – до скотных ферм и баз
Открывалась бы в заборах и плетнях
Панорама Окунёва – вся в огнях!
Здравствуй, родина! Не все я сжег мосты!
Вон темнеют двоеданские кресты
Возле ряма, где кичиги сторожат
Вечный сон, мои родители лежат.
И замечу я по поводу судьбы:
Жили ладно – не двужильны, не слабы!
Вспомню лето – там озерный плеск весла,
А весна – та вся медунками цвела.
Вспомню осень – золотой разлив стерни,
Журавли там пролетали. Где они?
Где осинник, что багрянцем полыхал?
Там пары я перед армией пахал.
Открутилось, отвилось веретено,
Дом отцовский был, но все разорено.
Не согреться меж ухватов на печи,
С пылу – с жару! – не заманят калачи.
Живы ль родичи? Небесный стон в груди.
Кличет Петр Николаич: «Заходи!»
Ставит рюмочки, «перцовки» – два стручка,