– Кто ж знал, что он потеряет чувство меры? – грустно произнес ссыльный. – Хотели же, как лучше. Чтобы стабильность в стране появилась.
– А получилось, как всегда, – передразнил депутата старичок. – Зато наш таежный край хоть немножко поднимете. При вашей демократии никто по доброй воле сюда не ехал. Наоборот, народ отсюда норовил убежать в теплые края. Глядишь, людишек еще прибавится, и железную дорогу в Норильск достроите, которую после смерти Сталина забросили. Кому-то надо осваивать севера!
Старик преображался прямо на глазах. Когда я поселился у него год назад, он еле передвигался по комнате и все стонал, что недолго ему уже мучиться осталось, скоро он воссоединится на небесах со своей покойницей-женой. Зиму мы кое-как пережили. Не знаю, кому эта зимовка далась тяжелее: мне или деду. Но только я тоже чуть Богу душу не отдал. В марте стали заканчиваться дрова в поселке, и Полеванов собрал все ссыльных на лесоповал. А мороз стоял знатный, за сорок градусов. Правда, зимой бывали холода и под шестьдесят. Но тогда все жители и их квартиранты сидели по домам, и никто носа на улицу не высовывал. А тут дело дошло до того, что топить избы нечем. Либо подыхай от стужи дома, либо езжай в лес за пять километров. Вот и собрал Полеванов бригаду ссыльных лесорубов. Бензопилы из колонии давно все разворовали. Остались одни топоры. А они на морозе так звенят, вонзаясь в деревья, что эхо разносит эти звуки на всю округу. Как будто кто-то бьет стекла. Когда лес рубишь, еще ничего, работа согревает. На обратной же дороге лошади кое-как тащили нагруженные подводы. Промокшие от пота телогрейки быстро превратились в ледяные панцири, и как мы добрели обратно до поселка, я уже не помню. Но только теперь не мне пришлось ухаживать за дедом Егором, а ему за мной.
Он, кстати, быстро освоился с ролью няньки и поневоле выздоровел. Я же провалялся с простудой две недели, а потом еще получил осложнение на почки. Комендант уже собирался отправить меня в районную больницу на лечение, но дед Егор уговорил его этого не делать, мол, сам вылечит меня. Он где-то на дне своего сундука раскопал какие-то высушенные травы, стал их заваривать и поил меня этим отваром. Несколько дней я вообще не мог мочиться. А потом, как прорвало, с кровью и дикой болью все же справил малую нужду, обливаясь слезами и стиснув до хруста зубы.
Вот тогда я понял, откуда у Сталина эта беспощадность к своим врагам. Он тоже побывал в ссылке в здешних краях. Он выжил в этой вечной мерзлоте и отомстил человечеству за свои мучения.