– Хороший человек. Честный. И надежный. Вопросы?
Вопросов не было.
– Ну, помоги ему Посейдон!..
Сутулость архинаварха сгинула, плечи распрямились, и бешенство во взгляде окончательно сменилось веселым блеском. Сейчас незнающий поостерегся бы дать Гегесиппу более сорока.
– Я встану на левом фланге, против Лага! Здесь, на «Пифоне», поднимешь флаг ты, Плистиас! Прошу: не позволяй гептерам размыкать строй. Ясно?..
– Понял тебя, Кор… почтенный Гегесипп!
– То-то! А теперь – все по местам! Равняйте линию! А ты, солдатик, вот что…
Ухмыльнувшись не хуже незабвенного Антисфена, старик ткнул пальцем в полированный, щедро изукрашенный золотыми нашлепками щит Полиоркета.
– Раз уж у тебя корыто такое рыжее, что глазам больно, так будь добр, когда у меня протрубят – подними-ка его повыше! Уразумел, а?..
И счел нужным пояснить, с извечным матросским самодовольством подозревая пехоту, пусть даже и морскую, в тупости:
– Ну, сигнал-то к бою надо подать? Или как?
…Впоследствии каждый, открывший для себя «Деметриаду», признает описание Саламинского боя одним из лучших, если не самым лучшим эписодием гигантского труда достопочтенного Гиеронима. И никто никогда не узнает, как сжигал в отчаянии лист за листом биограф, не умея найти единственно нужных слов, способных передать увиденное!
Да, был бой, и была победа…
Но разве могут слова выкричать невысказываемое?
Разве по силам смертному поведать, как звенел и клубился воздух над умирающим в закатном мареве Гегесиппом?!
Пентеры Лага не просто смяли, но перемололи в муку левый фланг Полиоркета, и триеры ворвались в бурлящие волны, вбивая в их раскаленное серебро пытающихся удержаться на плаву людей! Но раз за разом неведомо каким чудом не затонувшие еще обломки выплевывали на палубы вражеских кораблей орущие комья ненависти! И рукопашная на палубах, переходя в резню, прореживала скамьи гребцов, вынуждая египтян замедлять порыв атакующей эскадры… И когда все осталось позади, на палубе почти затонувшего египетского судна нашли израненного галикарнасца. Залитый кровью живой глаз уже не способен был ничего видеть, и сквозь трудное дыхание прорвался к остающимся жить последний вопрос: «Птолемей?» «Он убит! Ты убил его!» – твердо ответил Плистиас Косский, будущий архинаварх Деметриева флота. И старый пират, легко, словно бы даже радостно вздохнув, навеки закрыл глаза. Он так и не узнал, что Плистиас солгал ему, что Лаг ушел к Александрии, сохранив восемь кораблей из ста сорока, не считая триер, но никто и никогда не попрекнул Плистиаса этой священной ложью…