— Вы хотя бы отдаленно представляете себе, о чем говорите? — недоуменно спросил ее Первушин. — Самая крупная купюра — сто долларов, в пачке сто купюр, это десять тысяч. Миллион — это сто вот таких пачек. Вы хоть понимаете, сколько места это занимает?
— Все равно. — Она упрямо покачала головой. — Мне нужны наличные.
— Почему? Ну зачем они вам? Куда вы их денете? Их же нужно спрятать, иначе они будут бросаться в глаза всем и каждому. Да вас обворуют в первые же сутки.
— Не обворуют. Или вы платите наличными, или не получите архив мужа.
— Поймите же, — настаивал Первушин, — речь не идет о том, что вы просите слишком много, вы назначаете свою цену, и мы с ней согласны. Вы получите свой миллион. Но наличными?! Ведь это невероятно усложняет задачу для вас. Разве можно вывезти из России такую сумму? Если вы хотите проблем для себя — это ваше дело. Пусть вас грабят, пусть даже вас убьют, раз вам на это наплевать. Но, выдвигая требование получить наличные, вы рискуете ем, что нас задержат на таможне и отберут деньги. Тогда ж вы точно ничего не получите. Вы этого хотите?
— Я вам ясно сказала: я хочу получить миллион долларов наличными и сама, своими руками положить их в банк. Только тогда я буду спокойна.
— Я не понимаю, — разводил руками Первушин. — какая вам разница, кто положит эти деньги в банк, вы лично или кто-то другой просто перечислит их на ваш счет. Ну объясните мне, дураку, какая разница, и может быть, я соглашусь с тем, что ваше требование справедливо.
— Я никому не верю, — сказала ему Вероника. — Где гарантии, что вы меня не обманете? Я вас вижу второй раз жизни, я ничего о вас не знаю. Почему я должна вам верить? Вы покажете мне какую-то бумажку, в которой будет то-то написано по-немецки, и скажете мне, что это — свидетельство того, что вы перечислили деньги на мой счет. А на самом деле это окажется уведомлением с телефонной станции, что у вас просрочена оплата. И я как дура попрусь с этой бумажонкой в банк, а меня там на смех поднимут. Я даже не пойму, чего они мне там объяснять будут.
— Так вы что же, совсем языка не знаете? — изумился Первушин. — Как же вы обходитесь?
— Ну, объясняться-то я могу, — ответила она, ничуть [е смутившись. Она вообще быстро разучилась смущаться, когда поняла, что из респектабельной жены видного ученого превратилась в низкооплачиваемую санитарку, да к тому же жену преступника. — Так, на бытовом уровне, для работы и магазинов хватает. Но все на слух. Читать не могу, не понимаю ничего.
— Так учите. Купите учебники и учите язык. Нельзя же жить в стране и не говорить на ее языке. Вас действительною кто угодно вокруг пальца обведет, — посоветовал Николай.