– Ты что-то слышишь? – спросила ее мать с тревогой.
– Да, – кивнула Гаота, и мать бросилась к сундуку, вытащила из него шкатулку и выдернула, тут же отбросив его на пол возка, зеркальный диск. Он был горячим.
– Что там? – побледнев, спросила Гаоту мать.
Дочь наклонилась над зеркалом и сквозь клубящийся в нем туман разглядела того самого храмовника. Он как будто стоял на высокой башне, раскинув в стороны руки, и раскачивался. И то ли из его уст, то ли от этого движения рождался неприятный, невыносимый звук, как будто в придорожном трактире оставленный без присмотра ребенок ведет пальцем по кривому стеклу. Но очень громко, очень.
– Что там? – обернулся с облучка отец.
– Смерть, – прошептала мать. – Какая же я дура… Тот, кого мы спасли от смерти, призывает тех, кому он обещал то золото, что дал нам.
– Что ты говоришь? – сунулся в возок отец, но диск вдруг потемнел, стал черным, вслед за ним почернела цепь, а секундой позже и то и другое осыпалось пеплом.
– Черный Круг, – вымолвила побледневшими губами мать.
– Что это значит? – не понял отец.
– Гони лошадей!.. – прошипела мать сквозь стиснутые зубы. – Его зов был услышан!
– Чей? – не понял отец.
– Быстро! – закричала мать таким голосом, что отец тут же бросился к лошадям и уже не поднимался с облучка, заставляя возок нестись вперед как можно быстрее.
– Вот, – протянула мать старшим дочерям ножи. – Не отдавайте свою жизнь просто так.
Те сидели с вытаращенными глазами, не говоря ни слова.
– А мне? – прошептала Гаота.
– Тебе не нужно, – сказала мать. – Не делай ничего. Останешься жива. А там – смотри сама. Дальше уже будет только твоя жизнь.
– Может быть, обойдется? – прошептала одна из дочерей.
– Может быть, – пожала плечами мать. – Если их будет немного.
– Сколько «немного»? – подала голос другая.
– Полдюжины, – был ответ. – Если больше, уповайте на Вседержателя и на удачу.
Они замолчали, и Гаота, которая смотрела на бледные профили матери и сестер, вдруг поняла, что ее сестры стали взрослыми. В один миг остатки детства слетели с их лиц и обнажили то, что следовало разглядеть давно. Две девчонки, которые, в отличие от Гаоты, всегда считались копиями отца, теперь были неотличимы от матери. Они собирались сражаться.
Гаота перевела взгляд на трясущийся от гонки полог и замерла. Напротив нее сидел незнакомец. Но не тот, которого она излечила, на свою голову. Другой. Может быть, он даже и не сидел, а стоял, но она видела только лицо, голову, на уровне своего взгляда. И это лицо словно начало оживать после того, как Гаота заметила его. Сначала оно было просто лицом уставшего, изможденного человека, потом черты его стали меняться, становиться резче. Растворилась короткая седина на черепе, и сам череп стал больше и покрылся желтоватой кожей. Провалились глаза и раздались в стороны скулы. Выпятился подбородок, а между растянувшимися в улыбке тонкими губами шевельнулось серое острие языка.