Улыбка стерлась с лица подруги. Она напряженно вгляделась в картинку, неестественно выпрямилась и втянула щеки.
Фаскраф ткнул пальцем в нужное место, и я поняла — что же не так с маленьким. Сердце ребенка билось неровно, то ускорялось, то замедлялось. Из-за беззвучия обследования я не сразу обратила на это внимание.
— Мелинда, я должен объяснить ситуацию, — спокойно произнес врач, словно говорил о чем-то рядовом, обыденном. Хотя… ребенок еще мал, для медиков он даже не человек, не мельранец — плод. — Из-за вашей псевдокомы сердце ребенка развилось неравномерно. Если оставить все как есть, с девяноста девяти процентной вероятностью ребенок погибнет и выйдет из вас без проблем.
Мелинда всхлипнула, дернулась и вскрикнула:
— Да как вы можете! Он живой! Он толкается… Он… — подруга захлебнусь слезами и посмотрела на Фаскрафа как на бога. Врач закатил глаза — кажется, именно этого взгляда он и боялся. — Сделайте что-нибудь, — взмолилась Мелинда. — Пожалуйста.
— Мелинда, вы помните наш разговор, в консультации, на Земле? — Фаскраф сел рядом со мной на стул, сложил руки на коленях. — Тогда вы спрашивали можно ли избавиться от ребенка и очень расстроились что нельзя. А теперь… теперь…
— А теперь это мой ребенок! И я хочу его! Я люблю его! Я мать! — воскликнула подруга, и, закрыв лицо руками, снова разрыдалась — так горько и обреченно, что мне самой захотелось плакать.
Я понимала — с Мелиндой играют злую шутку гормоны беременности, предельно обостряют эмоции, а энергия индиго доводит дело до абсурда. Но я слишком долго жила, чтобы рассчитывать, что с потерей ребенка все забудется и нормализуется…
Я смотрела на Мелинду и вспоминала внучку после выкидыша…
Бледное, осунувшееся лицо, впалые глаза и взгляд — какой-то чужой, словно Арина больше не здесь, а где-то там, где еще жив ее ребенок и все выглядит светло и радужно.
Тонкие пальцы с обкусанными ногтями вцепились в синий шерстяной плед в красную полоску, тянут его на грудь. Синюшные губы вздрагивают.
— Ариночка? Ты поела? — спрашивает Дарина, жена моего Ярика.
Девочка вздрагивает от вопроса как от удара, смотрит на нас своими нездешними глазами и вдруг захлебывается в слезах.
— Зачем? Есть? Зачем? Я не хочу…
Я закусила губу, стараясь вынырнуть из тоскливых воспоминаний в не менее тоскливую реальность. И очень вовремя — Фаскраф как раз разразился объяснениями:
— Хорошо, есть вариант. Если Галлиас даст достаточно гормона роста, мы введем его вам. И, возможно, сердце ребенка выправится. Но вы должны понимать — в текущей ситуации я не могу давать гарантий. Я никогда вас зазря не обнадеживал. И начинать сегодня не собираюсь.