Мы с Валькой, как всегда, шли под ручку. Соколовский тоже присутствовал, а как же. Экскурсия была вместо классного часа, так что обязательно. Я старалась быть от него подальше. Но с той стороны, где он находился, по-прежнему работал невидимый магнит, он тянул меня в его сторону, и я прилагала немало усилий, чтобы сопротивляться. Наш класс поделили на две группы, потому что ни в одной из маленьких комнат весь наш дружный коллектив бы не поместился. Одна часть пошла в одну сторону, другая – в другую, с разными экскурсоводами. По кругу. Старинные диванчики без спинки, с узорными ножками в форме фантастических лап, стеллажи со старинными книгами, теперь они раритеты, а ведь тогда ими пользовались, как мы сейчас пользуемся своими книжками в красивых гламурных обложках… Массивные кожаные кресла, печи в искусных изразцах. На всем налет древности, который все на свете делает бесценным и притягательным. Фисгармония, на которой маленький композитор сочинял первые пьески. Стеклянные витрины с простыми документами семьи, которая совсем не представляла, что будет знаменитой и что письма и записочки будут разглядывать любопытные глаза потомков.
Под одним стеклом в витрине была записка, на которую никто не обратил внимания, кроме меня. Написана крупным почерком, похожим на почерк Соколовского, чем она меня и привлекла. Только начальные буквы были с завитушками, а на концах слов «Ђ» (ять)… Я наклонилась прочесть, что же написано в этой записке и осталась одна в зале. Наша половина класса уже прошла в «детскую» вслед за молоденькой девушкой-экскурсоводом.
«Надя, прости, я виноват был сегодня» – вот что было в записке.
За что извинялся юный композитор перед сестрой Надей, было непонятно, и я думала о том, что «прости» – это тоже волшебное слово, как и «пожалуйста», и мы тоже почему-то стесняемся его говорить. Соколовский передо мой извинился, сказав «прости», пролетев мимо, как ветер, и мне надо простить! Надо простить!
Но за что? За то, что мне было так хорошо посреди мяты и леса рядом с родником и костром, рядом со стучащим его сердцем? За что простить? В чем он виноват? Он виноват? Разве? В том, что мне… хорошо? А может, мне благодарить его надо за чудо общения? С Природой и с ним? За каплю янтаря на сосне, журчание воды, за луну?
За то, что сердце парня билось совсем рядом. Тук-тук в мою дверь. И мое в его дверь: тук-тук. Откройте!
Открыла ему дверь и тут же захлопнула…
Над запиской склонился еще один человек, и мы даже немножко соприкоснулись плечами. Плечо было широкое, сильно знакомое, почти родное.