Что с волшбой шутки плохи, Твердяна прочувствовала на собственной шкуре, и за это знание ей пришлось дорого заплатить. Один неловкий удар молота по оплетённой узором заготовке клинка – и кожу с половины лица словно содрала жестокая когтистая лапа. От боли Твердяна на несколько мгновений лишилась всех чувств, ослепнув и оглохнув – только многощупальцевое огненное чудовище терзало половину черепа, проникая сквозь кожу и стремясь прогрызть кости.
–...впредь наука тебе будет, – гудел голос родительницы, пробиваясь сквозь густую пелену визжащего шума. – На своих ошибках только и можно учиться.
Твердяна сцепила зубы и зашипела: кто-то словно вытягивал из её лица жилы и нервы. К одному глазу зрение вернулось раньше, чем к другому, и она увидела обрывки светящегося узора на пальцах у Роговлады. Его-то она и вытаскивала из лица неудачливой ученицы.
– Терпи, терпи, – сурово молвила она. И добавила уже чуть мягче, с тёплыми утешительными нотками: – Ничего... У нашей сестры без шрамов не бывает, дитятко. Обычное дело. И у бывалых мастериц промахи случаются, не только у подмастерьев неопытных.
Твердяне, одолеваемой болью, уж не до работы было, и родительница отпустила её домой, когда солнце стояло ещё высоко – в самый разгар дня. Матушка Благиня, увидев её замотанное тряпицей лицо, так и села на лавку, а Мила, дрожащими пальцами дотронувшись до повязки, со слезами пролепетала:
– Что... что стряслось, сестрица?
– Покорябало слегка волшбой, – нехотя ответила Твердяна. И попыталась отшутиться: – Да чего там! Суженая меня и такою полюбит, коль настоящая она моя половинка.
Лишь к вечеру она решилась заглянуть под повязку и, увидев своё отражение в медном зеркале, поняла: нелегко придётся суженой, когда та увидит свою избранницу.
– Экая образина, – хмыкнула молодая оружейница, трогая кончиками пальцев бугристую, синевато-багровую кожу.
Ровно половина лица превратилась в незнамо что. Глаз на этой стороне, к счастью, не пострадал, но видок стал – мороз по коже... Как бы не испугалась суженая и не убежала куда глаза глядят от такой «красоты»!
– Ничего, ничего, водичка из Тиши всё излечит, – не теряла надежды матушка Благиня.
Чудесная вода прогнала остатки боли, сняла покраснение и убрала блестящие, сочащиеся прозрачной жидкостью волдыри. Лишь сиреневая жилистая сеточка осталась на пострадавшей половине, да неровности никак не изглаживались. Кожа напоминала поверхность ноздреватого блина. На работу Твердяна приходила с замотанным повязкой лицом, хоть и уговаривали её сёстры по ремеслу:
– Да ладно тебе! Тут все свои, стесняться некого. А с лица не воду пить...