В Амберге политическая дурость привела к тому, что это письмо кайзера было удалено из витрины. Нищи духом те солдаты, которым не дозволено гордиться солдатскими подвигами, совершаемыми ими сейчас, и подвигами, совершенными их отцами и дедами при образцовом исполнении своего долга в какие — либо иные времена, в которые мужество, храбрость и верность считались выдающимся проявлением солдатской доблести. В наше время солдатам в служебном порядке предписывается, кого они должны уважать и почитать. Сегодня в герои им назначают перебежчиков вермахта времен Второй мировой войны, своим предательством обрекших многих своих товарищей на смерть в России и в иных краях. Вроде — чтобы не быть голословным — того перебежчика под Шивенхорстом на Висле, который за несколько дней до окончания войны подробно проинформировал советское командование о наших оборонительных позициях, что имело чудовищные последствия. Ведь благодаря его предательству русская артиллерия имела возможность вести максимально точный огонь по немецким укреплениям, что привело к огромным потерям.
Министр, всем сердцем любивший армию
Как-то, в ту пору, когда я был командиром танковой бригады в Амберге, мои унтер-офицеры решили устроить большой праздник. Они хотели организовать что-то совершенно уникальное. Когда ответственный гаупт — фельдфебель изложил мне свою концепцию мероприятия, запланированного ими на субботу и воскресенье, я похвалил его и сказал, что вообще-то все здорово, для полного счастья не хватает только министра в качестве гостя. Мои слова вызвали восторженное воодушевление.
— В чем же проблема, господин полковник? — обрадовался гаупт — фельдфебель. — Вы же лично знаете министра. Может быть, пригласите его на наш праздник? Пожалуйста, господин полковник!
Почему бы и не пригласить, подумал я и решил по меньшей мере предпринять попытку. И действительно — чтобы получить согласие министра, потребовалось всего лишь позвонить в Бонн. Когда дело касалось его унтер-офицеров, Лебер всегда был готов пойти навстречу. А когда предоставлялась возможность, он к ним приезжал. Его безоговорочно можно было назвать главнокомандующим, всем сердцем любившим армию.
Таким образом, в один прекрасный день, а именно в субботу, желание моих унтер-офицеров материализовалось, и пребывающий в отличном расположении духа министр обороны, прилетев из Бонна в Мюнхен, спустился с небес прямо на нашу «амбергскую лужайку», на которой «было и имело право быть много народу». Я редко видел министра Лебера в таком хорошем настроении, в каком он был здесь, в праздничном шатре среди своих унтер-офицеров. Мы выпили пива — по литровой кружке, а может, и по две, и вообще здорово провели время. Идиллию несколько подпортил один профсоюзный деятель, попросивший у товарища Лебера «купюрку». Его выходка была мне очень неприятна, я хотел было положить ей конец, но Лебер беззлобно ухмыльнулся, предупредительно махнул мне рукой, извлек из кармана купюру в десять марок и протянул ее просителю.