Каждый раз, включая мобильный или компьютер, Филипп ждал нового сообщения от V. Но ничего не приходило. И все же ему казалось, что кто-то за ним следит. По вечерам он опускал жалюзи, а в офисе задергивал занавески. Наверное, госпожа Клопп удивлялась. Но ничего не говорила. Зато София непрерывно донимала его своими эсэмэсками. «Ты уже позвонил этой Элле? Когда ты с ней встретишься? Можешь сообщить мне?» Филипп отвечал уклончиво, если вообще отвечал. Господин Ротэ пропал больше недели назад, и до сих пор не было никаких известий от похитителя. «Он мертв», – думал Филипп и сам удивлялся, как его печалит эта мысль. Он ведь даже не был знаком с этим Йохеном. Но, может быть, именно поэтому он и грустил.
«Плинг!» – пискнул телефон. Еще одно сообщение от Софии.
«Как будешь звонить Элле, спроси ее о Вернере. Говорят, он был папиным лучшим другом».
Филипп проигнорировал это послание.
Через несколько минут пришло новое.
«Если ты не хочешь ей звонить, я сама это сделаю. Просто пришли мне ее номер».
Он возвел глаза к потолку. «Я ей позвоню», – ответил он.
Филипп отыскал записную книжку матери в пыльном подвале и выписал номер Эллы. Книжке было больше десяти лет, может, и номера-то такого уже нет. Он позвонил, пытаясь представить себе лицо Эллы. Но оно не всплывало в его памяти. Филипп только помнил, что она была очень высокой и красила волосы хной в ярко-рыжий цвет. А еще курила, как паровоз. «Может, к этому времени она уже умерла от рака легких», – подумал он.
Но тут Элла взяла трубку.
– Филипп! – радостно воскликнула она, когда он представился. – Надо же, какой сюрприз!
Он объяснил ей, почему звонит, и Элла сразу же пригласила его в гости.
– Наверное, я не смогу тебе помочь, – легкомысленно сообщила она, открыв ему дверь через полчаса. – Но я так рада увидеть тебя вновь!
Она все еще жила в той же квартирке у парка Олимпия. Четвертый этаж, отличный вид на парк и игровую площадку, на которой Филипп так много времени провел в детстве, пока его мать с Эллой сидели на балконе и пили кофе.
Волосы Эллы так и остались ярко-рыжими, но седина на висках и корнях выдавала ее истинный возраст.