Обо всем этом я и вспоминал, пока трясся в тесном «виллисе» по пустынным улицам Мелитополя.
Но вот город кончился, и впереди показалось тоже уцелевшее от разрушений село с двумя рядами аккуратных украинских мазанок. И сразу же в душу пахнуло забытым сельским уютом, чем-то еще таким, что с детства было навеяно певучими стихами Тараса Шевченко...
* * *
Генерал-лейтенант М. М. Пронин располагался в довольно просторной хате с глинобитными стенами и таким [10] же полом. Обстановка в комнате была довольно скудной. Лишь в простенке между окон стояли простой деревянный стол, уставленный телефонными аппаратами и рацией, несколько стульев и лавок. На подоконнике поблескивали графин с водой и чисто вымытые стаканы.
Обстановка, прямо скажем, спартанская.
При моем появлении Михаил Михайлович поднялся из-за стола, шагнул навстречу.
— С прибытием, Иван Семенович! — приветствовал он меня после того, как я представился. — Как доехали?
Да, Пронин остался все тем же Прониным. Участливым, доброжелательным. Да и внешне он вроде бы мало изменился. То же моложавое живое лицо. Немного посеревшие от усталости, но такие же цепкие глаза, прямой взгляд.
— Когда мне сообщили, что в первый гвардейский корпус назначен начальником политотдела полковник Выборных, — продолжал между тем Михаил Михайлович, — я сразу же вспомнил свою поездку в сто сорок девятую дивизию. Подумал: а не тот ли это начподив, которого мы тогда проверяли?
— Точно, тот, — подтвердил я.
— Проходите, присаживайтесь.
По его просьбе я коротко поведал Михаилу Михайловичу о себе — где, когда, в каких боях участвовал, рассказал об учебе в академии.
— Ясно, — резюмировал Пронин. — Послужной список вполне приличный. Да и опыт фронтовой уже имеется. Полагаю, что вы без особого труда впишетесь в политсостав фронта.
Михаил Михайлович поднялся с табурета, прошелся по комнате из угла в угол. Я тоже встал, ожидая дальнейших указаний. Но Пронин, остановившись передо мной, раздумчиво сказал:
— Инструктировать я вас подробно не буду. Прибудете в корпус, во всем разберетесь сами. Кстати, командир там на месте, политотдел в основном укомплектован. Так что работать есть с кем... — Он помолчал, что-то, видимо, взвешивая, и продолжил: — Однако несколько соображений все-таки выскажу. Для ориентировки...
Снова сел за стол, сцепил перед собой руки. Кивком указал на стул и мне. Я сел.
— Вы знаете, Иван Семенович, — начал начальник политуправления [11] фронта, — что политработа всегда конкретна, всегда предметна. Опираясь в своей основе на общие, выработанные многолетним опытом принципы и установки, она, эта работа, тем не менее во многом зависит от объективных обстоятельств и условий, в которых ведется. Скажем, работать с людьми в обороне, когда враг наседает, — это одно. В наступлении же, когда инициатива полностью на нашей стороне, — другое. Зимой, сами знаете, труднее, летом — легче. Даже район боев, местность, на которой они ведутся, привносят определенные нюансы в действия политработников. К чему я все это говорю? Да к тому, что ваш корпус сейчас находится в особых, довольно-таки трудных условиях. И это надо непременно учитывать. Вот взгляните-ка сюда... — Генерал развернул на столе карту, взял в руку остро отточенный карандаш. Обвел им большой район Приднепровья: — Здесь — ваша вторая гвардейская армия. — Карандаш скользнул ближе к Днепру. — А вот здесь расположен первый стрелковый корпус. На правом фланге — двадцать четвертая дивизия, южнее — тридцать третья. Восемьдесят шестая гвардейская дивизия — она тоже входит в состав корпуса — занимает второй эшелон. Сплошного переднего края в обороне корпуса нет. Подразделения и части располагаются в основном в опорных пунктах на берегу Днепра, большей частью в плавнях. И получается, что бойцы, находясь под прикрытием реки да еще и топей плавней, начинают утрачивать чувство осторожности, бдительности. А это приводит... Словом, за последнее время гитлеровцы утащили у нас двух «языков».