— А где еще писать? Домов мало, а указатели ставить глупо, здесь и так не заблудишься.
— А лестница, по которой мы от маяка поднимались, там тоже что-то написано. Название?
— Это Первый Маячный спуск. Их всего четыре.
— А я думала, просто лестница…
— Да конечно, просто! Это Леша Смелый название придумал и написал, самовольно.
— Потому и Смелый?
Я рассмеялся:
— Это фамилия! У Вероники — Невозможная, а у Леши — Смелый. Весь Поселок мечтает их поженить, чтобы Вероника из Невозможной стала Смелой, хотя она, конечно, и так…
Роська сбила шаг и как-то по-особенному тронула меня за рукав.
— Сережа, скажи, неужели она действительно такая уж невозможная?
Тут я понял, что значит выражение: «Готов был сквозь землю провалиться». Ведь Вероника их двоюродная сестра! «Какая бестактность!» — сказала бы мама. И я сказал запинаясь:
— Да нет, она хорошая, просто… очень непохожа на других. Мама говорит, что она… м-м-м… неординарная личность.
— Неординарная личность легка на помине, — сказал Максим. К нам приближалась Вероника.
— А, вот вы где! Племянники — за мной, вас хочет видеть начальство. Листик — свободен!
Конечно, она невозможная! Невыносимая, непереносимая, даже слов нет! И чего это она Осташкиных племянниками называет, если она им всего-то сестра?! Конечно, для солидности! Тетушка!
Уводя Максима и Роську, Вероника улыбнулась:
— Спасибо, Листик. Приходи к нам сегодня чай пить.
Вечером мама пришла ко мне в комнату, погладила по плечу и спросила:
— Рад, что ребята приехали?
Мама всегда понимает меня лучше всех, ей можно даже не говорить всего, а она уже догадается.
— Хорошо, что приехали, — сказала она. — Особенно девочка. Она такая аккуратненькая, такая вежливая и вообще…
— Приличная, — хмыкнул я.
— Да, приличная. И нечего хмыкать. Может быть, хоть она на тебя, обормота, повлияет.
— He-а, не повлияет.
— А жаль! — вздохнула мама. — Ну, а мальчик? Подружились?
Мне захотелось тут же пожаловаться, что он какой-то неразговорчивый, хмурый, будто занят только своими мыслями, а с нами ходит из вежливости, но вместо этого я сказал:
— Мам, у них родители умерли.
— Да, я знаю.
Мы помолчали. А потом я быстро ее обнял, потому что… ну, просто так обнял. И мама меня поняла.
Когда она ушла, я еще долго лежал, смотрел в потолок и думал о разном. О маленьком дельфиненке, который скоро родится у афалины Жанны. О том, что над холмами весь день висели тучи, хотя над всем островом было ясное небо. О том, что тетя Света опять сегодня заплакала, когда я помог ей ведро с водой донести до дома, а я даже не знал, что сказать. Что тут скажешь? Думал я о лесе, в котором остался их Игорь. И об Осташкиных думал.