— К вам у меня отдельный разговор. Подождите, мы скоро.
Нешатов присел поодаль, рядом с автоматом. Считывающая головка напоминала клюв большой птицы. Гоша с Анной Кирилловной сели за стол. Вид у нее был воинственный, у него — виноватый.
— Ну, что принес? Покажи. Переделал доказательство, как я говорила?
— Нет еще.
— Почему?
— Некогда было.
— Чем же ты был занят, милый друг?
— Ну так, разными делами. Читал Кауфмана...
— Ты уже месяц его читаешь, пора бы и кончить. А статью Миропольского достал?
— Нет еще.
— Бить тебя некому. А почему такой тощий? Ешь ли досыта?
— Отлично ем. Превосходно.
— Где?
— Где придется. В столовой, дома...
— В каком доме?
— В родительском. Или в другом.
Анна Кирилловна вздохнула:
— Эх, Гоша! Глазами ты в мать, смуглотой в отца. А беспутством ты в кого?
Гоша молчал, крутя завиток волос.
— Ну, что мне с тобой делать? Срок аспирантуры кончается, а у тебя еще конь не валялся. Думаешь, диссертацию за тебя напишет кто-то другой?
Гоша все так же молча крутил прядь волос.
— Отвечай: почему ничего не сделал?
— Некогда было, — тупо повторил Гоша.
— Что значит «некогда»? Ты аспирант. У тебя только и дела, что заниматься.
— Я буду, Анна Кирилловна, честное слово. Со следующей недели начну.
— Надо не со следующей недели, а с сегодняшнего дня. Жду тебя в понедельник. Доказательство теоремы исправь. Там у тебя ошибка на ошибке, я на полях отметила. Множить надо не справа, а слева. Матрицу «А» транспонировать. Индексов не путать: первый — номер строки, второй — столбца. Ясно?
— Ясно, Анна Кирилловна.
Гоша ушел. Дятлова жестом указала на место рядом с собой. Нешатов сел на неприятно нагретый стул.
— Вы теперь своих аспирантов на «ты» называете? — почти враждебно спросил он.
— Нет, не всех. Это Гоша Фабрицкий, сын Александра Марковича. Я его с пеленок знаю. И в институте у меня учился. Блестящий был студент, на голову выше всех на курсе. Когда окончил, его направили в аспирантуру. Руководить попросили меня. Я согласилась с радостью. А теперь я его просто не узнаю! Совершенно одичал на любовной почве. Двадцать пять лет балде, а уже дважды женат, один развод в прошлом, другой намечается. Променял кукушку на ястреба. Впрочем, она на ястреба не похожа, скорей на уховертку. Черная такая, острозубая, типичная собственница. Заниматься перестал совсем, свои собственные публикации и то забывает. Теряет двойки и минусы, путает строки со столбцами, в обозначениях хаос. Прошлый раз принес доказательство — какая-то непристойность, научный стриптиз. Главное, способности незаурядные, но ужасен этот перекос в сторону личной жизни... Папа-то, Саша Фабрицкий, мы с ним давно знакомы, тоже был бабником, но ничего похожего. И до сих пор бабник, но легкий, летучий, неприлипающий. Бабы так и глядят ему в рот. Он входит — охорашиваются, окрыляются, тоже летят куда-то ему вслед. Со всеми любезничает, но семья всегда на первом месте. На таком уровне бабничество даже прогрессивно. А у сына каждый раз трагедия. Влюбляется, отдает всего себя, поступает в рабство, готовит ей завтрак, носит кофе в постель, она требует все больше, он постепенно прозревает, разочаровывается, смотришь, и разлюбил. А на горизонте уже другая. Самое ужасное, что страдают дети. Все слова от него отскакивают, абсолютно упругий удар. Когда влюблен, глохнет. Я думаю, если бы Ромео был в аспирантуре, у него тоже не ладилось бы с диссертацией...