Вот почему Мордвинов так увлеченно играл в годы войны роль генерала Огнева («Фронт» А. Корнейчука): он увидел в этом герое творческую личность, сильный интеллект, свободный и смелый, вот почему так полюбились людям его колючий, вздорный, но яростно честный академик Верейский («Закон чести» А. Штейна), его подпольщик Ваграм и коммунист Тигран. Вот почему так радостно встречаем мы снова и снова лучшего из киногероев Мордвинова — легендарного комбрига Котовского, «сказочно красивого, по-сегодняшнему живого», как говорил о нем сам Мордвинов.
Вот почему трагически рано оборвавшаяся артистическая жизнь Мордвинова завершилась созданием образа необыкновенной силы и ярко современного смысла — созданием образа человека-красавца, истинного партийца, рабочего-труженика Василия Забродина в пьесе Исидора Штока «Ленинградский проспект».
Сам Мордвинов так определил живую думу своего творчества: «Народ желает видеть в своем герое то лучшее, что он — народ — о себе знает».
Это «лучшее» в своем народе Мордвинов всегда знал и стремился раскрыть в своем искусстве. Это «лучшее» он находил в самом себе, ибо был истинным сыном своего народа, ибо был артистом русским, народным: в высоком первоначальном, обязывающем и прекрасном смысле этого слова.
Мордвинов был великолепным русским человеком — чистым, сильным, преданным фанатично и несломимо тому делу, которому служил. Да, он именно служил театру. Огромно было в нем чувство ответственности, огромна была его преданность тому искусству, в которое он верил, его стойкость — непоказная, постоянная, не поддающаяся соблазнам и проверенная тяжкими испытаниями.
Мордвинов ушел от нас душевно молодым. Вспоминаю, Как ученически послушно, доверчиво и до опьянения увлеченно работал он — как бы совсем заново — над последним вариантом «Маскарада». Работа, работа, работа — а силы Мордвинова явно убывали. Нам, его товарищам, не очень верилось, что этот могучий организм серьезно подточен, излишней мнительностью казались жалобы Николая Дмитриевича на недомогание. А он задыхался. Задыхался и подчас с трудом доигрывал спектакль…
Теперь мы знаем — это не была мнительность. И жалобы Мордвинова были лишь подтверждением преодолеваемой им болезни — он выступал и вновь выступал на сцене, рассчитывая побороть немощь. И снова здесь звучит в полную силу богатырский характер Мордвинова, его презрение к слабости, утверждение воли к жизни.
Мордвинов ушел от нас. Как оценить то, что потеряли мы, потеряв Мордвинова? Не просто одним человеком, одним актером стало меньше — от нас ушел удивительный, редкий человек и с ним что-то остро ощутимое, значительное, прекрасное, может быть, в чем-то не до конца разгаданное, но бесконечно драгоценное.