Крестьянские дети рано взрослеют: лет с восьми он уже пас чью-то худобу, зарабатывая себе кусок хлеба или кружку молока. Летом вообще легче выжить: на чужих огородах, баштанах всегда можно нарвать кабаков или огурцов, а где-то в саду — яблок и слив. В школу он ходил в холщовых штанах, покрашенных бузиной, но зато всегда в чистом: мать у него была чистюля.
Самое счастливое время для Ивана наступило, когда его призвали в армию. Он попал в кавалерию- это была его стихия. Потомственный казак, он любил лошадей, был прекрасным наездником. Своего коня холил и лелеял. Иван помнил рассказы матери о том, какие акробатические номера показывали его дядьки на станичном празднике джигитовки, и, если было время, проделывал все сам. Солдаты ему завидовали, просили научить таким кренделям, но не каждому это дано.
Воспоминания утомили, он уснул тяжелым тревожным сном. Ему приснилась мать: она стояла на развилке дороги и звала:
— Ванюша, где же ты? Ты у меня один остался. Отзовись! — Проснулся в хо-
лодном поту: мать ждет его. Раз не умер в первое время, значит, суждено жить. А вдруг случится чудо, и эти мучения закончатся?
Мысль о побеге засела где-то далеко в мозгу, а по жизни, если это скотское существование можно назвать жизнью, его вел инстинкт самосохранения. Он уже привык к вонючей похлебке и прелой, застоявшейся воде. Летом люди умирали от жажды и жары, а уже осенью — от холода. К зиме они сами построили продуваемые ветром деревянные бараки, но это было лучше, чем зимовать под открытым небом.
Потом их перевезли в другой лагерь, в Германию. Условия здесь были еще хуже, над ними издевались сознательно, чтобы пленные быстрей умерли, чтобы не тратить на них даже пули. Зимой их отправляли на работу, иногда загоняли в ледяную воду и держали там по нескольку часов. После этого Иван почти не чувствовал ног, они были как неживые. А однажды, когда он, опустив голову, копал, не обращая ни на что внимания, вдруг услышал родную кубанскую речь и до боли знакомый голос. Еще не веря своим ушам, начал всматриваться в говорившего: изможденный, заросший щетиной худой человек, в котором невозможно было узнать друга детства. С трудом ворочая языком, пересохшим от жажды, еле выговорил:
— Федя, це ты?
Тот поднял голову, посмотрел вокруг и тут вдруг узнал глаза — Ванины глаза.
— Ваня, ты?
Они побоялись обняться, стояли рядом, не веря в чудо — Федя Филько, лучший друг детства. Перед армией расстались и потеряли друг друга из виду. И надо же случиться такому: встретиться в лагере для военнопленных, в такой дали от родной Кубани. Это событие стало для них знамением: им необходимо выжить.