Отшельник редко являлся из келейки своей, тем паче на глазах братии. Многие думали, увеченный старец и ходить–то не может; тут же явился на подворье, качается, но идёт — само по себе невидаль!
Встал возле оборотня, согнулся, опершись подмышками на посошки.
— Чей будешь, гоноша? — спросил шелестящим, ветреным голосом. — Из каких далей занесло?
Разбойник пыл свой дерзостный поубавил, взор яростный пригасил.
— Ничей! — огрызнулся с заглыхающим вызовом. — Сам по себе. Вольный!
Ослаб никаких чувств не выказал, будто ничего иного и не ждал.
— Верно, признал засапожник, — заключил. — Искусился…
Конокрад верёвки подтянул к себе, снял удавки с лодыжек и на ноги вскочил. Тут сначала Сергий, за ним и вся братия подтянулась. Стоят поодаль, стригут глазами, дабы не удумал какой пакости — стрекача дать или, хуже того, напасть. Кудреватый с кнутом на изготовку…
— Пускай одёжину дадут, срамоту прикрыть, — неожиданно молвил пленник, отводя взор.
— Дайте ему покров, — велел старец. — Коль волчий утратил.
На оборотня вместо одежды дерюжку накинули. Тот завернулся и лишь тогда прямо взглянул.
— Чего вам надобно от меня?
— Из каких мест к нам прибежал? — миролюбиво спросил Ослаб. — Не видывал ещё эдаких ражных в здешних краях. Ни старых, ни малых…
Покуда нагим стоял, вроде спеси поубавилось в молодце, а тут вновь приросло.
— Ты, старче, отпустил бы меня подобру, — сказал с угрозой. — Всё одно уйду!
— За шалости кто ответит? — вмешался Сергий. — Сколько уже кобылиц свёл? Без малого две дюжины угнал!
— Пускай твои пастыри не зевают! — огрызнулся конокрад. — И труса не празднуют. А то выйду на промысел, они в кусты. Мне и забавно!
— У меня конь застоялся в стойле, — вдруг сказал старец. — Промять бы его, да никто войти не может. Выведешь моего красного?
— А скажешь, откуда наперстный засапожник, выведу!
— Скажу, выводи.
Пришли они к келье отшельника, отрок в щёлку воротную поглядел на коня и говорит:
— Звероватый у тебя конь, старче. Не видал ещё таковых… Поди, лягается больно?
— Войди, так узнаешь.
— Тебе как его вывести? Задом или передом?
— Как хочешь.
Конокрад забормотал, загундосил некую припевку, крадучись, бочком проник в стойло и воротицу за собой притворил. Иноки вкупе с Сергием в догадках теряются: что старец замыслил? Постояли, послушали: оборотень что– то пошептал, конь копытами постучал, переступая, и вроде тихо. Ну и прильнули ко всем щелям. И тут вдруг передняя рубленая стенка стойла слегка пошатнулась и вылетела, ровно не бревенчатая была, а из соломы сложена. Глядь, отрок уже верхом сидит и босыми пятками пришпоривает: