В окрестных деревнях и пригородах никто не спал. Женщины, дети, старики стояли на улицах и долго, безотрывно глядели на город. У многих там остались родные, знакомые. Каждый думал в эти минуты об их судьбе.
— Боже мой, боже мой, — говорила стоявшая рядом с нами колхозница села Русское-Лозовое Александра Андреевна Безъязычная, — да что же ты не караешь ту нечистую фашистскую силу?!
Слезы катились из се глаз.
К рассвету грохот канонады утих. К городу потянулись колонны пехоты, артиллерии. С грохотом пошли тягачи, танки. Незабываемый, волнующий час освобождения!
Мы въехали в город ранним утром, вслед за полками Сажникова и Ткачева, которые последней ночной атакой взломали северные ворота города на том участке, где мы были вчера вечером. Над обгорелыми корпусами пограничников уже весело реяли красные флаги. Мост на автостраде был взорван. Саперы с миноискателями, в наушниках, сосредоточенные и взволнованные, выслушивали, словно доктора больного, землю по обочинам дороги. Узкий объезд был уже расчищен, и машины, украшенные зелеными венками, увитые гроздьями рябины, непрерывным потоком вливались в город.
Навстречу из всех переулков уже бежали дети с букетами астр. С треском летели на асфальт обломки немецких указателей. На каждом перекрестке стояли толпы людей. Десятки добровольцев-проводников указывали путь, советовали, как объехать минированные немцами участки и говорили, говорили без конца, торопясь рассказать всем о наболевшем.
Город все еще горел. Тучи дыма поднимались над районом вокзала, городским рынком, руинами фабрик «Красная нить», Кутузовка, Кофок, хлебозаводом. Жители наперебой рассказывали, как фашисты вчера взрывали здания управы, гестапо, водокачку, электростанцию, мельницы, хлебозавод— разве счесть все то, что сделали они в эту страшную ночь?
Мы свернули на Совнаркомовскую улицу. Здесь еще в 1942 году гитлеровцы устроили тюрьму. Мировую прессу обошли тогда документы, свидетельствовавшие о страшных зверствах, творящихся здесь. Отступая в феврале этого года, фашисты сожгли тюрьму. Вернувшись, они снова оборудовали ее — на этот раз в подвалах здания и в доме, стоявшем во дворе.
У въезда во двор уже толпились жители города, боязливо заглядывавшие туда. Из-под арки тянуло тошнотворным трупным запахом. Подъехавший офицер зашел во двор, рванул двери тюрьмы. Мы вошли в это страшное учреждение. Здесь было трудно дышать: из наглухо закупоренных подвалов все сильнее сочился запах разлагающихся человеческих тел. Несколько изувеченных трупов в гражданской одежде валялось в распахнутых настежь камерах. Женщины, бледные и заплаканные, обходили камеры, отыскивая своих родных.