– Может, и вскипятил, – согласился Гэндальф. – Завтра утром узнаем, в чем дело с Изеном. А пока попробуйте все-таки отдохнуть.
Заночевали неподалеку от бывшего русла Изена, пустого и заглохшего. И спали, кому спалось. Но посреди ночи вскрикнули сторожевые, и все проснулись. Луна зашла. Блистали звезды, но темнее ночи вскрылась темнота – и пролилась по обе стороны реки, и уползала к северу.
– Ни с места! – велел Гэндальф. – Оружие не трогать! Погодите: сейчас минует!
Их окутал сплошной туман; сверху мигала горсточка серых звезд, но по обе руки стеною выросла темень; они оказались как бы в узкой лощине, стиснутые раздвоенным шествием исполинских теней. Слышались голоса и шепоты, стенания и тяжелый, протяжный вздох; и долгим трепетом ответствовала земля. Казалось, конца не будет их испуганному ожиданию; однако темнота растаяла, и звуки стихли, замерли где-то в горах.
А в южной стороне, близ Горнбурга, за полночь раздался громовой гул, точно ураган пронесся по долине, и содрогнулись недра земные. Всех объял ужас – затворившись, ждали, что будет. Наутро вышли поглядеть и замерли в изумлении: не стало ни волшебного леса, ни кроваво-черной груды мертвецов. Далеко в низине трава была вытоптана, будто великаны-пастухи прогнали там бесчисленные стада; а за милю от Гати образовалась огромная расселина, и над нею – насыпь щебня. Говорили, что там схоронены убитые орки; но куда подевались несметные толпы, бежавшие в лес, никто никогда не узнал: туда, на этот холм, не ступала нога человеческая, и трава на нем не росла. Его прозвали Мертвецкая Запасть. И диковинных деревьев в Ущельном излоге более не видели: как явились они ночью, так и ушли к себе обратно, в темные ложбины Фангорна. Страшной местью отомстили они оркам.
После этого конунгу с дружинниками не спалось; а ночь тянулась тихая, и только под утро вдруг обрела голос река. Валуны и мели захлестнуло половодьем, потом вода схлынула. Изен струился и клокотал деловито, как ни в чем не бывало.
На рассвете они изготовились к походу. За бледно-серою дымкой вставало невидимое солнце. Отяжелела, напитавшись стылым смрадом, сырая утренняя мгла. Медленно ехали по широкой, ровной и гладкой дороге. Слева сквозь туман виднелся длинный горный отрог: въезжали в Нан-Курунир, Колдовскую логовину, открытую лишь с юга. Когда-то была она зеленой и пышной; ее орошал полноводный Изен, вбирая ручьи, родники и дождевые горные потоки, – и вся долина возделывалась, цвела и плодоносила.
Но это было давно. У стен Изенгарда и нынче имелись пашни, возделанные Сарумановыми рабами; но остальной долиной завладели волчцы и терние. Куманика оплела землю, задушила кустарник; под ее густыми порослями гнездились робкие зверьки. Деревьев не было; среди гниющей травы там и сям торчали обугленные, изрубленные пни – останки прежних рощ. Угрюмое безмолвие нарушал лишь Изен, бурливший в каменистом русле. Плавали клочья дыма и клубы пара, оседая в низинах. Конники помалкивали, и сомнение закрадывалось в их сердца: зачем их сюда понесло и добром ли все это кончится?