– Ветер – он одно сдует, другое нанесет, это уж точно. И все хорошо, что кончается еще лучше!
Думали, как назвать новый проулок: может, Боевые Сады, а может, Главнейшие Смиалы. Хоббитский здравый смысл, как всегда, взял верх: назвали его Новый проулок. И только в Приречье, опасно шутя, называли его Могилой Шаркича.
Главный урон был в деревьях – их, по приказанию Шаркича, рубили где ни попадя, и теперь Сэм хватался за голову, ходил и тосковал. Это ведь сразу не исправишь: разве что праправнуки, думал он, увидят Хоббитанию, какой она была.
И вдруг однажды – за прочими-то делами у него память словно отшибло – он вспомнил о шкатулке Галадриэли. Поискал, нашел эту шкатулку и принес показать ее другим Путешественникам (их теперь только так называли) – что они посоветуют.
– А я все думал, когда-то ты о ней вспомнишь, – сказал Фродо. – Открой!
Внутри оказалась серая пыль и крохотное семечко, вроде бы орешек в серебре.
– Ну, и чего теперь делать? – спросил Сэм.
– Ты, пожалуй что, кинь все это на ветер в какой-нибудь ветреный день, – посоветовал Пин, – а там посмотрим, что будет.
– На что смотреть-то? – не понял Сэм.
– Ну, или выбери участок, высыпь там, попробуй, что получится, – сказал Мерри.
– Наверняка ведь Владычица не для меня одного это дала, – возразил Сэм, – тем более – у всех беда.
– Ты у нас садовод, Сэм, – сказал Фродо, – вот и распорядись подарком как лучше да побережливее. В этой горсточке, наверно, каждая пылинка на вес золота.
И Сэм посадил побеги и сыпнул пыли повсюду, где истребили самые красивые и любимые деревья. Он исходил вдоль и поперек всю Хоббитанию, а первым делом, понятно, Приречье и Норгорд – но тут уж никто не обижался. Когда же мягкой серой пыли осталось совсем немного, он пошел к Трехудельному Камню, который был примерно посредине края, и рассеял остаток на все четыре стороны с благодарственным словом. Серебристый орешек он посадил на Общинном лугу, на месте бывшего Праздничного Дерева: что вырастет, то вырастет. Всю-то зиму он вел себя терпеливей некуда: хаживал, конечно, посмотреть, как оно растет, но уж совсем редко, не каждый день.
Ну а весной началось такое… Саженцы его пошли в рост, словно подгоняя время, двадцать лет за год. На Общинном лугу не выросло, а вырвалось из-под земли юное деревце дивной прелести, с серебряной корою и продолговатыми листьями; к апрелю его усыпали золотистые цветы. Да, это был мэллорн, и вся округа сходилась на него любоваться. Потом, в грядущие годы, когда красота его стала неописуемой, приходили издалека – шутка ли, один лишь