— Призрак предка — революционера, это недурная идея, — согласилась мс Бэлмор; — но вы знаете, как капризны и неосмотрительны бывают привидения! Может быть, они, как любовь, «зарождаются во взгляде». У видевших привидение одно преимущество — их рассказ не может быть опровергнут. Недоброжелательному взгляду ранец революционера легко мог показаться рогулькой. Не думайте больше об этом, дорогая миссис Кинсольвинг. Я уверена, что это был ранец.
— Но она всем рассказала, — горевала миссис Кинсольвинг. — Она настаивала на подробностях. Во-первых — трубка. А как вы вылезете из блузы?
— Да я и влезать не буду в нее! — сказала м-с Бэлмор, с мило заглушенным зевком: — уж слишком она жестка и морщит! Это вы, Феллис. Пожалуйста, приготовьте мне ванну. Вы в Клиффтоне обедаете в семь часов, м-с Кинсольвинг? Так мило, что вы зашли поболтать перед обедом. Мне нравятся эти маленькие нарушения формальностей с гостями. Они придают посещению такой домашний характер. Очень жаль, но мне нужно одеваться. Я так ленива, что всегда откладываю это до самой последней минуты.
М-с Фишер была первой крупной сливой, которую Кинсольвийги вытащили из общественного пирога. Долгое время сам пирог, находясь на верхней полке, был недосягаем. Но кошелек и настойчивость постепенно опустили его. Мс Фишер-Сюймпкинс была гелиографом парадирующих групп высшего общества. Блеск ее остроумия и действий проходил по всей линии, передавая в раек все самое последнее и самое смелое. Первоначально ее слава и авторитет были достаточно прочны, чтобы не нуждаться в поддержке таких фокусов, как раздача живых лягушек в котильоне. Но теперь подобные штуки были необходимы для прочности ее трона. Наступил средний возраст, не соответствовавший ее чудачествам. Сенсационные газеты урезали место, занимаемое ею, с целой страницы до двух столбцов. Ум ее стал язвительным, манеры — грубыми и бесцеремонными. Она, как — будто, чувствовала настоятельную необходимость установить свою автократию, бросая вызов условностям, связывавшим менее могущественных властителей.
Благодаря давлению, которое могли оказывать Кинсольвинги, она согласилась снизойти до того, что удостоила их дом своим присутствием на один вечер и ночь. Она отомстила хозяйке дома тем, что со свирепым удовольствием и саркастической иронией рассказывала историю о привидении с рогулькой на спине. Для миссис Кинсольвинг, бывшей в восторге от того, что она проникла так далеко в доселе недосягаемый круг, этот результат явился страшным разочарованием. Все выражали соболезнование или смеялись, и не было выбора между этими двумя способами реагирования.