Проехал опрятный парень с бочкой на телеге, остановился подле покосившегося домика — оттуда вышла женщина, набрала в вёдра воды; он написал мелом на дверном косяке двойку, лениво поехал дальше.
Перед казённым заведением целовались два мужика.
В расщелине кирпичей на массивных воротах, подле каменного льва, росла тоненькая берёзка. Свежевыбеленная стена тянулась на полквартала. Пристрастие вятичей к каменным заборам бросалось в глаза. Заборы напоминали о крепостях — словно жители готовились к длительной осаде. Были и настоящие крепости — с башнями и бойницами. По крайней мере, две из них Верзилин видел: одна на горе, вокруг кафедрального собора, другая — внизу, вокруг монастыря.
По склонам паслись козы; на глиняных уступах сидели старухи с вязальными спицами в руках; голопузые ребятишки ползали по горе. Босые девушки поднимались вверх, неся тяжёлые вёдра на коромыслах.
Под горой желтели крошечные комочки цыплят. Бесновались псы, прикованные к будкам. Будки своими размерами напоминали дома, а дома напоминали будки.
Стояла большая вода. Она затопила огороды слобожан, и столбики заборов торчали из неё как вехи. Поленницы сырых дров лежали на берегу.
Стаи галок кружились над матово–синими куполами монастырского собора.
По странной ассоциации Верзилин вспомнил о брезентовом шапито и заторопился домой — в номера Чучалова.
Иван ещё не возвращался.
Верзилин прошёл в бильярдную. Там было пусто. Лишь игрок, которого Верзилин про себя назвал «котом», сидел на бильярде в своей обычной томной позе и лениво гонял кием шары.
Верзилин заказал обед. Надо было есть, читать газету, разговаривать — только не думать о том, зачем Дюперрен пригласил Татаурова.
— Нижайший поклон, — сказал лениво небритый бильярдист, передвинув языком папиросу из одного угла рта в другой.
— Доброго здоровья, — охотно ответил Верзилин.
— Ивана нет?
— По делам ушёл. Скоро придёт. Соскучились? Не с кем сегодня играть.
Лентяй лениво пожал плечами:
— Да, днём у меня Иван — единственный партнёр.
— А вечером ведь бильярдная вообще не работает? — спросил Верзилин.
— Главная–то игра не здесь, а в Александровском саду, по вечерам.
Разрезая дымящуюся яичницу с ветчиной на мелкие кусочки, Верзилин покосился на замолчавшего бильярдиста. Тот небрежно откинулся на зелёное сукно стола и щёлкал кием в шары; не разжимая зубов, не выпуская папиросы, напевал под сурдинку:
В поезде сидел один вое–е–е‑нный –
Обыкнове–е–е‑нный
Пижон и франт.
По чину своему он был пору–у–у‑чик,
Но дамских ручек
Был генерал.
Верзилин знал, что это была его любимая песня. «Вот чёрт — заладил, а перебивать неудобно», — подумал он.