У нее не было оружия, не было возможности сопротивляться ему.
Он накинул на нее плащ одного из норманнов и заговорил с ней не по-норманнски, а по-норвежски.
Ее отец говорил по-норвежски, и она неплохо понимала этот язык.
— Лошадь, — сказал он. — Ты должна греться.
— Муж. Мой муж, — произнесла она на том же языке.
— Мертв, — ответил он. — В бою. Валькирия взяла его. Вэльсирга. Хорошо. Он теперь с богами.
— Нес богами, — возразила Тола. — Его нужно похоронить и благословить.
Дикарь указал на топь.
— Дверь, — проговорил он. — К богам. Позволь мне.
— Бог, который там, это не бог Христа.
— Там, в болоте, боги, — повторил дикарь.
Тола подумала, что он прав, — Хэлс может быть похоронен так. Его семья была с севера, и они оставляли на ночь хлеб для эльфов, призывали Фрейю, чтобы она сделала их поля плодородными, и молились Христу, прося защиты и излечения от болезней.
Его можно похоронить так.
— Да.
Дикарь подтащил тело к краю топи. В тумане едва можно было различить, как он положил его на землю. Она попыталась встать, чтобы подойти к нему, но ребра были наверняка сломаны, и каждое движение причиняло невыносимую боль.
Он поднял руку, и она в ответ подняла свою. Он начертил в воздухе крест над головой Хэлса, произнес: «Иди в чертог воинов», — и столкнул тело в воду.
Затем, вернувшись, позвал ее:
— Теперь идем.
Все, что она знала о своей жизни, куда-то пропало. Она думала о первых мужчине и женщине в этой долине, об их детях, выросших и ставших родителями, и об их детях, о том, как пришли викинги — вначале сражались, а потом быстро осели здесь, — и ритм жизни и смерти остался неизменным. Все это прошло. Смерть разбила в долине свой лагерь, и больше здесь не будет жизни, не будет детей с их пахнущим розовыми лепестками дыханием, не будет урожая, не будет ничего.
Это было так, словно топь лизнула ей ступни и потащила вниз. Она думала, как ей выбраться отсюда. Правда ли, что все в мире теперь остановится? Правда ли, что не будет больше утренней зари?
Она обернулась к мужчине:
— Ты — смерть.
— Нет, — сказал он. — Не я. Смерть приходит. Нет смерти.
— Почему я жива? — Ощущения постепенно возвращались к ней, и зубы ее стучали от холода, когда она говорила.
Не все его слова удалось разобрать, но она поняла достаточно.
— Женщины на холме. Валькирии. Вэльсирги. Мертвые Сестры.
Тола перекрестилась. Хэлс был мертв. Ее братья погибли. Все, кого она знала в деревне и фермерских хозяйствах, погибли или умирали. Лишь она осталась жива. Она понимала, что во всем этом не было ее вины, но, глядя на стоящие камни и странного северянина с его тяжелым, мрачным видом, она не могла не чувствовать себя виноватой.