Когда я вышел на улицу, уже совсем рассвело, и снежный покров, искрящийся под припекающим солнцем, слепил глаза своим играющим многоцветием. Небо расчистилось, и ото всюду исчезли унылые тени, совсем недавно навевавшиеся докучливо-пасмурным утром. В такую благодатную погоду мне ещё неотступней захотелось посетить древний Люксейль. "Если что, - почему-то подумалось мне, меня отыщут по следам". Я ещё с утра желал выбраться за пределы обители, а теперь мои стремления подхлестнули указания библиотекаря на схему античного града, вычерченную в термах в комнате для книг. Какую загадку она таит в себе ? Прояснит ли она, либо ещё более сгустит атмосферу таинственности, окутывавшую древний Люксейль и вселяющую во многих панические настроения ? Мне не терпелось увидеть эту схему, и перед жаждой приблизиться к разрешению тех тайн, что сокрылись в руинах, на время отступили даже озарения последних часов. Как и следовало ожидать, Вирдо сначала категорически воспротивился моим намерениям и в первый момент, видя мою нацеленность, хотел даже заключить меня под засов, поместив своего непоседливого, непослушного пострела в каморку с лекарственными заготовками. Он ссылался на то, что головой отвечает за меня перед аббатом, который повелел ему опекать меня со всем чадолюбием, в котором потворство моему любопытству всегда должно было соединяться с наущениями в благонравии и строгим присмотром, упредившим бы развитие ложных склонностей и податливость необдуманным решениям. Но я отнюдь не был мал, чтобы полностью исключить возможность самостоятельных поступков, не представлявшихся мне предосудительными, и поэтому я протестовал против того, чтобы мои побуждения обязательно были одобрены и разрешены к осуществлению кем-то иным, и тем более несправедливым было бы заточение в кладовке. В итоге садовник все-таки уступил моей устремленности, но, прежде чем отпустить меня, он провел со мной вразумляющую беседу, изобилующую нотациями, в которых не уставал предостерегать меня от того, чтобы я не дай Бог не стал жертвой собственной невнимательности. Как раз об этом-то он мог меньше всего беспокоиться, ибо я шел в город с желанием быть очень внимательным, уверяя себя, что смогу избежать любой ловушки, которая может попасться мне на пути. Итак, скрепя сердце, Вирдо все же отпустил меня из кельи, предварительно вооружив длинным и прочным шестом, который был выструган для сбивания по весне образовавшихся по стрехам сосулек. "Сосульничий" - так называлась эта должность, введенная в монастыре после того, как проезжавший через аббатство архиепископ Трира был поранен упавшей с кровли ледышкой, чуть не размозжившей ему голову. В итоге архиепископ вместо того, чтобы ехать в Лангр, с трудом возвратился к своей кафедре, а через месяц прислал в Люксейль шест для сбивания сосулек, от которых теперь заведено было своевременно избавляться. Специального "сосульничего" в монастыре, где был явный дефицит штата, не было; эти обязанности почему-то оказались возложены на старшего певчего. По легенде именно старший певчий отвлек тогда архиепископ какой-то несуразицей, привязавшись к тому со своим разговором совершенно невразумительного толка. Тот, постоянно щурясь от яркого весеннего солнца, захотел отступить в тень рядомвоздвигнутой резиденции, и случайно встал под падающую сосульку. С тех пор каждый новый старший певчий искупал грехи того предшественника-болтуна, сшибая по кровлям остроконечные ледышки. Шест поэтому был длинным и весьма крепким. Неизвестно, из какого дерева он был сделан, но на нем до сих пор не отложилось никаких щербин, указавших бы хоть отчасти на цели, которым служила эта жердь. В данном случае Вирдо дал мне её, чтобы я нащупывал ей дорогу, но прежде всего для того, чтобы смог защититься в случае внезапной опасности.