Брючина была разорвана. Наложенная кое-как повязка казалась относительно недавней. Брайони начала разматывать бинт. Когда продеть руку под голень раненого оказывалось невозможно, она прибегала к помощи ножниц.
— Меня подцепило в Дувре, на набережной.
Теперь рану, распоровшую ногу от колена до щиколотки, прикрывала только марля, почерневшая от свернувшейся крови. Черной была и вся безволосая нога. От ужаса Брайони приоткрыла рот.
— Как же вас угораздило? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал бодро.
— Меня взрывной волной отбросило на забор из рваной рифленой жести.
— Не повезло. Сейчас я буду снимать марлю.
Она осторожно подцепила уголок, капрал поморщился.
— Сосчитайте до трех и быстро рваните, — попросил он и стиснул кулаки.
Брайони крепко зажала край марли большим и указательным пальцами и резко дернула. В голове промелькнуло детское воспоминание о знаменитом фокусе со скатертью, который показали как-то у нее на дне рождения. Марля оторвалась в один прием со скрипучим звуком — словно разъединили два склеенных листа бумаги.
— Меня сейчас вырвет, — сказал капрал.
Она быстро поднесла к его рту лоток. Раненый рыгнул, но и только. В складках кожи на затылке появились капельки пота. Рана имела не менее восемнадцати дюймов в длину, а может, и больше, и изгибалась чуть ниже колена. Швы были наложены неумело и неровно. В нескольких местах один край разорванной кожи накладывался на другой, обнажая жировой слой с крохотными вкраплениями, похожими на миниатюрные гроздья винограда, проросшие сквозь расщелины.
— Не двигайтесь, — попросила Брайони. — Я буду обрабатывать кожу вокруг и не хочу задеть рану. — По правде говоря, ей вообще не хотелось прикасаться к его ноге.
Нога была черной и мягкой, как перезрелый банан. Брайони обмакнула вату в спирт и, страшась, что кожа начнет сходить вместе с грязью, осторожно провела тампоном вокруг щиколотки в двух дюймах от краев раны. Потом еще раз, уже решительнее. Кожа оказалась упругой, поэтому Брайони усиливала нажим, пока капрала не передернуло. Она убрала руку и осмотрела очищенные участки. Тампон стал черным. Это не гангрена. Она не смогла сдержать вздох облегчения, у нее даже перехватило дыхание.
— В чем дело, сестра? — спросил раненый. — Вы можете сказать мне всю правду. — Приподнявшись на локтях, он попытался через плечо заглянуть ей в глаза. В его голосе звучал страх.
Брайони сглотнула и невозмутимо произнесла:
— Мне кажется, заживление идет хорошо.
Она оторвала еще клочок ваты. Нога была в мазуте, смешанном с прибрежным песком, отмыть его было нелегко. Через несколько минут Брайони, двигаясь вдоль раны, очистила кожу уже дюймов на шесть и тут почувствовала, как ей на плечо опустилась рука, и услышала женский голос: