Елена внимательно слушала, задумчиво кивая головой.
Хм, не могу сказать, чтобы я испытывала страх или особую печаль… Конечно я соскучилась по матушке и батюшке и с удовольствием повидала бы их, но я покинула Москву и Кремль без всякого сожаления…. Пожалуй, я съездила бы в Московию погостить на недельку, но надеюсь, что мне никогда не придется вернуться туда насовсем…
— …Было очень страшно, — продолжала Елизавета, — но в то же время меня охватывало огромное любопытство, которое вместе с желанием новой, другой жизни служили противовесом чувству страха. Действительность превзошла все мои ожидания. Самым большим и самым приятным сюрпризом оказался сам Казимир. Он был такой большой, сильный и добрый, он так искренне и нежно любил меня, что я очень скоро почувствовала себя счастливейшей женщиной. Мы прожили с ним душа в душу тридцать восемь лет, я родила ему шесть сыновей и семь дочерей и, знаешь, моя дорогая, кто бы что ни говорил, я уверена, что покойный Казик, — она перекрестилась, — никогда мне не изменял, — он такой был открытый и бесхитростный, что просто не сумел бы этого скрыть…. И все же… И все же… Я не уверена, что была для него самым главным в жизни. Между нами говоря, мне кажется, что главной для него была охота, затем на очереди стояли государственные дела, и лишь потом он приходил ко мне. И когда его не стало, я ощутила жуткую пустоту, — для меня как бы ушел мой прежний мир, и жизнь стала медленно вытекать из меня, как вино из упавшей бутыли. И теперь единственным моим утешением остаются дети, и потому я навещаю их всех, чтобы как–то скрасить горесть своего одиночества. Мы постарались воспитать наших детей похожими на нас, дать им хорошее образование, сделать из них настоящих мужчин и женщин, достойных королевского престола. Две моих дочери умерли в детстве — несчастные малютки, я всегда помню их, — она снова перекрестилась, но остальные все сейчас замужем за королями и князьями, а мальчики: Владислав — король Богемии и Венгрии, Ян Ольбрахт — король Польши, твой супруг тоже почти король — она улыбнулась, — Сигизмунд еще ждет своей очереди, но я уверена, что и ему достанется какой–нибудь престол[7]…. А вот Фредерику точно никогда не быть королем — он с детства был набожным мальчиком, и я думаю, что на этом пути он добьется больших успехов[8]… — она помолчала и вдруг неожиданно спросила: — Я хорошо говорю по–русски?
— Очень хорошо, матушка.
— Так вот, представь себе, что когда я отправлялась в Польшу, я разговаривала только по–немецки, если конечно не считать нескольких польских фраз, которым меня в спешке обучили, когда выяснилось, где мне предстоит жить. Но уже через год я научилась свободно говорить по–польски, а еще через два и по–русски, поскольку мы согласно договору об унии жили то четыре года в Польше, то четыре года в Литве. Александр писал мне, что ты быстро научилась польскому…