— Сгорел, не так ли? — безо всякой деликатности спросил Стемпер.
— Не сгорел, — ответила девушка. — Его забрали.
— Забрали? — переспросил Мэтью, нахмурившись. — Что ты имеешь в виду?
— Зверь забрал, — сказала Куинн. — Он появился из дыма. Человек, стоявший ближе всего, увидел его тень… он не мог рассказать от этом подробно… но, тень пала на моего Дэниела, и он исчез, — она наклонилась и положила свою руку на руку Мэтью. — Перед тем, как уйти, ты… ты боялся… но напомнил, как сильно меня любишь и сказал мне: Куинн, не волнуйся, потому что я вернусь. Сказал, что ребенок, которого я ношу, слишком важен, он не позволит ничему встать между нами. Ты этого не помнишь?
Мэтью молчал, но почувствовал себя так, будто стрела пронзает его сердце, когда две слезинки сбежали по щекам Куинн, сохранявшей мрачно-торжественное выражение лица. Это маска, подумал он, за которой скрываются огромные страдания — гораздо бо̀льшие, чем эта юная девушка могла вынести, поэтому она и создала себе этот отчаянный вымысел.
— Ты Дэниел, вернувшийся ко мне, — сказала она. — Я знаю это. Я чувствую в тебе его дух. И, может, ты ничего не помнишь о нас… о том, как все было… но когда он в тебе станет сильнее, он расскажет тебе. И тогда — возможно, скоро — ты вспомнишь все о Дэниеле Тейте и отпустишь Мэтью Корбетта, потому что… он просто одежда из плоти и крови на сердце моего мужа, — она сжала его руку и выдавила из себя мучительную улыбку, протолкнувшую стрелу в сердце Мэтью еще глубже. — И я не смогу отпустить тебя снова… у нас может быть другой ребенок, Дэниел! Мне жаль… мне так жаль… я была раздавлена горем и потеряла нашего малыша. Я выплакала все глаза от боли! — она прильнула к нему, глаза ее блестели. — Это был мальчик. Они сказали мне, до того, как завернули его в белую ткань и похоронили. Ты помнишь белую ткань, Дэниел? Из нее было сделано платье к нашей свадьбе. Помнишь, как дорого мы за нее заплатили в Джубили?
— Белая ткань и впрямь дорогая, — заметил Стемпера. — Жаль закапывать в землю что-то настолько дорогое.
Кто-то у костра рассмеялся, и Мэтью заметил, как Куинн вздрогнула, как будто ей дали пощечину. Он потянулся за кортиком, принадлежавшим мужчине, ныне покинувшему этот мир, собрал в себе остатки сил, поднялся на ноги и вытянулся во весь рост в свете огня подле обезумевшей от горя девочки у его ног.
— Еще одно слово неуважения в ее адрес, — угрожающе произнес Мэтью Бальтазару Стемперу, — и я проткну вас насквозь, или умру, пытаясь.
— Давайте испытаем этого мальчишку, — отозвался Калеб Боуи, вышедший из себя настолько, чтобы выхватить свой клинок, длина которого превышала длину оружия Мэтью едва ли не втрое. Он поднялся, оскалившись и хищно прищурившись. Грудь его словно раздалась вширь, когда он втянул в себя воздух — с такой силой, что запросто мог вдохнуть и всех кружащих вокруг насекомых. — Малдун, — сказал он. — Я тебя перехвачу до того, как ты прицелишься, поэтому на твоем месте я бы не дергался.