Верблюдов укладывали вокруг лагеря со спутанными ногами и принимались за хозяйственные хлопоты. Чуть позже доставали музыкальные инструменты: маленькие спаренные барабаны и трехструнный инструмент с круглым корпусом, похожим на разрезанный пополам арбуз, к которому прикрепили длинный тонкий гриф, и пели странные протяжные песни. Но потом лагерь постепенно затихал.
Ласайента лежал на спине, положив руки под голову. Сон где-то заблудился или нашел себе более сговорчивых. Санти засыпал, как только его голова касалась постели, принц так не мог. Высокое чужое небо с незнакомыми звездами манило и завораживало неизвестностью. Сколько же там еще миров! Сколько таинственного и неизведанного таят они в себе. Только бы хватило жизни, чтобы побывать в них, увидеть, почувствовать их. Только бы хватило.
Сантилли продолжал безжалостно гонять принца вечерами, не собираясь отменять тренировки из-за таких пустяков, как жара, например. Лас, молча, терпел, Шон не вмешивался. Иногда он и сам разминался с герцогом на вечерних привалах. Люди с уважением наблюдали за ними — отличные воины, сильные, выносливые, быстрые. Таких не стоит задирать без причины.
Поражал только младший. Если старшие вскоре уже перезнакомились со всеми попутчиками, не гнушаясь учиться у них и узнавать новое, то мальчик держался особняком, стараясь по возможности не вступать в разговоры. Шутников, пытавшихся пройтись по поводу его внешности, срезал парой необидных слов, заставляя караванщиков сгибаться от хохота, чему сам удивлялся и снова замыкался. Сантилли не узнавал обычно любознательного друга.
Вместо этого, если выдавалась свободная минута, он упоенно рисовал или писал, часто прямо на ходу, перебросив через седло ногу и пристроив на колене большой блокнот, похожий на книгу.
Герцог несколько раз делал внушения: им не за это платят деньги. Но ничего не помогало, как только Санти отворачивался, Лас украдкой все доставал обратно и снова выпадал из реального мира, временами прищелкивая пальцами или шевеля ими в воздухе, будто играл на чем-то.
В голове у него уже несколько дней звучала музыка. Новая песня настойчиво рвалась к жизни. Она требовательно пульсировала где-то там, в глубине души, не давала покоя по ночам, заставляя просыпаться и лихорадочно записывать то, что принц услышал во сне.
В конце концов, во время очередного дневного перехода Сантилли забрал блокнот и засунул его себе в сумку, притороченную к седлу. Лас промолчал, но обиделся. С одной стороны друг прав, но с другой, что же делать с мелодией, поющей у него в голове?