В Советском Союзе Тайм с самого начала воспринимался, как орган не только капиталистический, но и «контрреволюционный», «империалистический», обреченный на скорую гибель вместе с прочим «старым миром». Неудивительно поэтому, что советская власть многократно подвергала Тайм своим репрессиям или «санкциям» за дурное поведение: воспрещала распространение журнала, не допускала корреспондента Тайм в Советский Союз или, допустив, признавала его persona nongrata и предписывала немедленно покинуть страну, как это случилось с Дональдом Коннери с августа по 10 ноября 1962 года во время кубинских событий и с Израилем Шенкерем в начале 1964 года в «либеральное» правление того же Хрущева.
В мое задание никак не входит история Тайм или хотя бы одной стороны его разносторонней жизнедеятельности, – эта книга не научное обследование, как уже подчеркивалось. Моя задача – возможно полнее осведомить русского читателя о Тайм, каким я его видел за 23 года пребывания там.
Следуя обыкновению американских журналистов, я в данном случае начну с конца или с заключительного вывода из моих впечатлений. Тайм – единственное частнохозяйственное или капиталистическое предприятие, в котором мне пришлось работать или служить когда бы то ни было и где бы то ни было, – в России, во Франции или в США. И оно оказалось во всяком случае не ниже и не хуже лучших, с которыми я был связан, – по добросовестности, по сравнительному отсутствию кумовства и интриг, по отношениям между начальством и подчиненными, по общей атмосфере.
Конечно, всякое бывало, и «сучки», и «задоринки» – не всё бывало идеально и безупречно, как то не было даже в таком замечательном учреждении, каким был Главный комитет Всероссийского Союза Городов в Москве, в котором я провел полтора года в 1915–1917 гг. в двух отделах: в редакции «Известий» под начальством покойного историка С. В. Бахрушина и в Экономическом отделе, вместе с Громаном, Череваниным, Поповым, Литошенко и Ясным, которыми ведал политический вдохновитель Отдела и всего Союза, будущий городской голова Москвы, Ник. Ив. Астров.
Мне в общем везло – повсюду условия работы были неплохи: в одних учреждениях было больше положительных, в других – меньше. Сравнивая мои «службы» в общественных учреждениях со службой в Тайм, не могу не признать, что общая атмосфера и личное ко мне, иностранцу, отношение в Тайм со стороны его руководителей и почти всех, с кем приходилось там общаться, было, если память мне не изменяет, едва ли не наилучшим. Не могу не упомянуть, хотя бы только по имени: Вейза, Гриффита, Фюрбрингера, Грунвольда, моего доброжелателя и друга Джемисона и не в столь высоких чинах секретаршу последнего Элизабет Уайт и прикомандированного к Организации Объединенных Наций приятеля моего, Фреда Груина.