Коби нагнулся и пинком выбросил мясо на снег.
— Проклятая росомаха изгадила-таки твой ужин, — коротко сказал он.
Смельц глазами, полными отчаяния, проводил мясо. По запаху он понял, что мясо негодно в пищу, даже если его удастся как-то проглотить.
— Лучше приляг и отдохни. — Голос Коби, казалось, помягчел. — Впереди у нас тяжёлый переход.
Он сел и подкинул ещё несколько сучьев в пылающий костёр. Смельц потянулся, с наслаждением ощущая тепло, проникавшее сквозь толстую одежду. Устроившись поудобнее, он начал сжимать и разжимать пальцы, отогревая руки. Постепенно им овладела страшная сонливость. Голова упала на грудь, и он заснул. Коби бросил остатки топлива в костёр и встал. Долгим взглядом он посмотрел на своего приятеля. На таком морозе Смельц быстро закоченеет. Коби сунул руку под шубу и вытащил две спички, с потемневшим лицом посмотрел он на них и снова спрятал в карман рубашки. В рюкзаке за спиной у него лежали две прекрасные шкуры. Теперь они будут безраздельно принадлежать ему. К тому же, добравшись до Кроссинга, он получит тысячу долларов за медведя. Документ был у него в кармане.
Коби надел лыжи и отправился к перевалу, ведущему в Юнавип. Ветер дул ему в спину. Какое-то время он ещё видел костёр и тёмную фигурку, приткнувшуюся рядом, потом только красный отсвет. Прошло несколько минут, и он остался один на один с призрачными деревьями и густым снегом, который вихрями завивался вокруг него.
Для себя он не видел никакой опасности. Он не раз попадал в такие снежные бури. Ему нужно было только добраться до хижины Гранитного Утёса. Там он найдёт приют и пищу. А Смельц заблудится. Ему не приходилось раньше бывать в этих местах. Обычно он не показывал носа дальше торгового пункта.
Коби знал, что, если понадобится, он сможет дойти и до самого Кроссинга. Ему и раньше приходилось проделывать этот путь в непогоду. Это было вполне для него возможно. Он был богатырски сложён и здоров как бык. И ходить на лыжах по глубокому снегу он умел. Он знал, что все испытания выдержит и заработает на этом походе целое состояние — состояние, которое ему уже не придётся делить ни с кем.