— Понимаю. И что же делать?
— Есть одна мысль. Эти нигилистки там нужны — и они там будут.
— Кстати! — откинулся Юлиан в кресле. — Постарайся, чтобы там был и Дибич.
— Зачем? — подлинно изумился Валериан. — Вы встречались?
— Да, и насколько я понял, никакой родственной близости и симпатии между Осоргиными и Дибичем нет. Дибич презирает братьев, они, судя по всему, считают его «кутилой-белоподкладочником», однако это не мешает им пользоваться протекцией своих богатых родственников. Тут другое. Дипломат выдаст вам всё, кроме своих чувств. Если же они проступают, — усмехнулся Юлиан. — Он тоже влюблён в Климентьеву. Влюблённый — это дурак, а если пяток дураков столкнуть лбами — толк будет.
— Циник ты, Жюль, — смерил Валериан брата быстрым взглядом. — Но он там будет, я постараюсь.
Оба некоторое время молчали. Нарушил молчание Юлиан.
— А что по гнили в Датском королевстве — ты что-нибудь узнал?
— Да, Дрентельну сообщил, и фальшивые даты мы расписали. Все агенты предупреждены.
* * *
На следующий день Андрей Дибич получил от генерала Ростоцкого приглашение на юбилей, который старик явно решил отметить с размахом, а вечером столкнулся с его превосходительством у почты, где старик внимательно проглядывал газеты, читая, правда, только уголовную хронику и изучая дело Мейснер.
Генерал, шелестя газетной страницей, недоуменно и восторженно покачал головой.
— Удивительно! Судя по всему, ни одного лишнего жеста. Он шёл по следу как борзая, ей-богу, точно нюхом.
Дибич знал, что это нашумевшее в Петербурге дело вёл брат Нальянова, и с живым любопытством спросил:
— А Валериан Витольдович душевно похож на своего брата?
Старик улыбнулся.
— Не знаю, это вам, Андрей Данилович, самому лучше приметить. Молодёжь сегодня не особо любит душу-то раскрывать. Валериан Витольдович очень умны-с, Юлиан Витольдович тем же с юности отличались, а вот душевные нюансы — это не про меня-с.
— Нальяновы ведь, я слышал, рано осиротели? — осторожно и мягко спросил дипломат.
Ростоцкий кивнул, сразу погрустнев.
— Да, и пятнадцати старшему не было, а Валериан — годка на три, почитай, моложе. Такое несчастье.
Тон дипломата стал ещё мягче.
— А что произошло?
— Она по ошибке не ту микстуру выпила. Спасти не смогли.
* * *
Сходка заканчивалась.
— Великий принцип «реабилитации плоти» — это попираемое обществом понятие мы оправдываем как выражение закона любви. Закон этот — в равенстве всех, вопреки предрассудкам, порождённых невежеством и разъединяющих людей на сословия и классы! — Мария Тузикова села под аплодисменты публики.
В конце сходки к ней подошёл Лаврентий Гейзенберг, похожий на толстого серого кота, всем своим кошачьим видом показывая, что рассчитывает остаться на ужин. И, невзирая на то, что его не было во время выступлений, нагло просочился в гостиную снимаемой девицами квартирки и угнездился за столом между Марией и Вандой, начав уплетать за обе щеки. Лаврушку никто не принимал всерьёз и подобное поведение не вызвало возмущения.