— Но если убийцы глупцы, значит, идеальное убийство невозможно? — поинтересовался старик Ростоцкий.
Юлиан поморщился.
— Убийство — это всегда грех, невосполнимый ущерб душе, — он поморщился. Было видно, что этот разговор становится тягостен ему, — но мир — калейдоскопическое мельтешение причудливых случайностей и людских прихотей. Идеальное убийство — это когда никто ничего не заметил, и всё сошло с рук. Но ничто не сходит с души. И потому идеальных убийств не бывает. Убийства мерзостны.
— Убийства мерзостны? Но когда народный мститель убивает палача… — подал голос Харитонов.
— Он подводит себя под петлю и под невероятный излом души, — резко бросил Нальянов в ответ, и внезапно лицо его исказилось изуверской улыбкой, — единственный, кто может убивать без изломов, это как раз палач, Илларион. У него нет дурного умысла, он всего лишь орудие казни.
— Но у революционеров нет другой цели, кроме полнейшего счастья народа, и если достижение этого счастья возможно только путём насилия над палачами, причём тут «изломы души»? У революционера нет души! — воскликнула Мария Тузикова. Девица, в общем-то, цитировала брошюрки, приносимые Гейзенбергом, но при этом была уверена, что высказывает своё собственное мнение. Она поспешно обернулась к Ванде Галчинской. — Ведь правда, Ванда?
Но девица Галчинская молча сидела у стола и, похоже, вовсе не услышала подругу.
Нальянов то ли задумался, то ли сделал задумчивый вид.
— Нет души? Как интересно…
Дибич не любил подобных бесед, сознавая их полнейшую бессмыслицу. Нальянов, понял он, тоже считает их глупейшим вздором и сейчас просто забавляется. Меж тем Дибич заметил то, что позабавило его самого. Деветилевич явно ревновал Климентьеву к Нальянову, холодное бешенство читалось и на козлиной физиономии Левашова — по тому же поводу. Девица же, забыв обо всём, уже четверть часа глядела на Нальянова, не мигая. Странно, но сейчас, при свечах, Юлиан Нальянов показался Дибичу удивительным красавцем — его лицо казалось нарисованным ликом ангела с рождественской открытки.
Дибич неожиданно вспомнил об Анастасии. Та уже вернулась в гостиную и, присев в кресло, смотрела в пол. Заметил Дибич и то, что Мария Тузикова выглядит растерянной, Аннушка — бросает на Нальянова взгляды недоброжелательные и гневные, которые того скорее забавляют. Лизавета слушала его очень внимательно, Ванда же молчала, опустив глаза в свою тарелку.
Марии Тузиковой показалось странным, что Гейзенберг не дал никакой отповеди Нальянову.
— То есть вы считаете, что нужно смириться с беззакониями и ничего не делать? — возмущённо спросила она.