В этот день мы закрывали охоту по перу и начали мечтать об охоте с гончими.
В прозрачных, шуршащих палым листом ольшаниках по берегам лесной речки сбилось много пролетных вальдшнепов. Плотные пером, ленивые, они хорошо выдерживали стойку, неохотно поднимались и отлетали недалеко. Охота была хорошая.
Одному из нас даже удалось в теплый, почти жаркий полуденный час с очень опытной легавой прижать к опушке и выгнать на чистое место сторожкого косача.
Неторопливо, слегка дрожащей рукой старик прикоснулся к каждой птице, у тетерева тронул клюв, брови, погладил тугие перья.
— Валешень весь пролетный, ни одного мостового. И не диво — тот давно должен уйти. Черныш молодой, а гляди, как вымахал, поди, ни одного рябого перышка нет. Разве под клювом…
Вечером за столом разгорелся спор.
— Я просто не понимаю, — горячился Борис, самый младший из нас, — как можно называться охотником и говорить, что обстановка охоты не имеет никакого значения! Вы что же, и на помойке могли бы охотиться?
— Вполне мог бы, — спокойно ответил Горелов, — и именно на помойке, самая лучшая моя охота на пролетных дупелей была под городом, на краю Васильевского острова, на свалке. Помню, как спотыкался о какое-то железо, вяз в противной жиже, крушил ногами фаянсовые осколки… Но собака работала хорошо, стрелял я удачно, дупеля было много. В общем, ту охоту никогда не забуду!
— Хорошо, пусть так. Но почему же вы держите хорошую легавую, почему у вас дорогое ружье, а не какая-нибудь кочерга-берданка? Почему прошлой осенью, когда вас звал с собой местный охотник, — помните, он привел с собой какого-то урода и сказал: «…У меня не кровный, а верблюдок, но работает хорошо», вы пошли с нами, с Говорушкой?
— Помню, прекрасно помню, но если б знал, что верблюдок лучше Говорушки, непременно пошел бы с ним. И кровную легавую, и дорогое ружье держу только потому, что они лучше работают.
— Ходили бы целый день с верблюдком? Любовались на этого урода и слушали его деревянный лай?
— Конечно, мне совершенно безразлично, какого цвета собака, каков у нее хвост — хоть помелом, хоть веером, — лишь бы хорошо гнала. А пусть она козлом блеет, курицей кудахчет, только бы надежно держала зайца — до убоя.
— Черт-те что говорит человек! — возмутился молчавший до тех пор четвертый из нас, морской офицер в отставке. — Каждый понимает: в гончей охоте самое главное — гон. Чтобы песня была! А заяц что? Шерсти клок…
Моряк вышел из-за стола, лег на кровать, блаженно потянулся и добавил:
— Вы, Горелов, сами не верите в то, что говорите. Или парня дразните. То и другое ни к чему.