На первой, очень большой поляне Никита пустил собаку.
Люба весело пошла в поиск. Нет, это слово здесь не подходит. Она ничего не искала, она бегала вокруг хозяина, поминутно останавливаясь и оглядываясь. Казалось, она гуляет или играет в какую-то детскую игру, где в главной роли Никита, а не она. В дальнем углу покоса Люба причуяла, вздрогнула и пошла не торопясь в кусты.
Мы застали ее на небольшой чистинке в молодом лесу. Люба лежала, утонув в пестром цветочном ковре, и покусывала лепестки ромашки. Так и захотелось сказать: «Любит, не любит, плюнет…»
— Птица здесь, — твердо заявил Никита.
— Где здесь?
— Это уже другое дело. Установить можно. Люба не пойдет в сторону птицы. Сейчас найдем.
С этими словами Никита пересек частинку и позвал собаку. Люба охотно поднялась. Никита скомандовал: «Даун!» — и пошел в другую сторону. Все повторилось в том же порядке. Наконец он позвал Любу, подойдя к одинокому корявому дубку. Собака не встала, а прижалась к земле, даже голову в траву спрятала.
— Ко мне, Люба! — громко закричал Никита.
Собачонка не пошевелилась. Под дубком зашуршала трава, и, резко хлопая на подъеме, взлетел выводок тетеревов — матка, молодой, второй, третий… седьмой. Люба скусила последний лепесток ромашки и пошла к Никите.
— Дурочка, — сказал он, — все равно не спрячешь. — И добавил для меня: — Теперь будет хуже, совсем оробеет.
Пошел слепой дождь, такой теплый и солнечный, что не захотелось от него прятаться, но птичьи наброды он смыл, и мы долго бродили попусту, хотя знали, что поблизости есть еще выводки.
— Пойдем к большому сараю, — решил Никита, — там выводок позднышков, цыплята с дрозда, далеко не уйдут, да и место узкое, найдем сразу.
Мы еще не дошли до сарая, как Люба почуяла, легла, но тут же вскочила и принялась рыть землю. Тонкие лапки мелькали часто-часто, трава и песок летели во все стороны.
Я сам догадался:
— Здесь выводок!
— Рядом, — отозвался Никита.
Мы молча наблюдали, как быстро росла и углублялась яма.
Никита невесело ухмыльнулся:
— Могилу роет. Выроет — убью.
— Не убьешь. Сами виноваты — в одной кровати спали, из одной тарелки ели, вырастили комнатную собачку — птичьего взлета боится.
Отпуск я проводил с семьей на хуторе у озера Тихого. Назывался этот хуторок Крутик, нашел я его по карте — три темных квадратика у голубого пятна озера среди бездорожной зелени Новгородчины.
Со мной была Кора — английский сеттер приятеля. Он отдавал ее по первому полю в натаску егерю, но егерь поставить собаку не сумел.
По утрам, уложив в нос челнока Кору, я отправлялся на ближайшие острова. Стоя в корме, одним веслом ходко гнал долбленку по гладкой воде. Подо мной скользил такой же, только опрокинутый челнок, и весло рвало и качало белые кучевые облака. Кора, подняв над бортом голову, ловила запахи берега.