Но таинственный сосед не раскрывал себя долго и настойчиво продолжал что-то тащить, чем-то елозить, шебаршить. А мы, слушая эту сутолочь, сидели напряженные и не могли ни по-нормальному поесть, ни погреться, ни даже перевести дыхание. Наверху продолжали шуршать, то и дело протяжно гремели, постукивали, в то время я с Майком, застыв статуей, терпеливо ожидал, когда же наконец прекратится эта проклятая возня…
– Тварь какая-то завелась, что ль?.. – не выдержав томительного ожидания, предположил Майк, несмотря на мою руку, по-прежнему твердо держащую за плечо. Сам же он, будто переняв мою вечную настороженность и внимательность, заметно успокоился и больше не трясся, только постоянно норовил как-нибудь изловчиться и поддеть железкой раскаленные головешки, периодически выскакивающие из костра.
Но ответить ему так и не успел – сверху, из того самого угла, приглушенно прохрипели.
И тут проводник не то в испуге, не то от неожиданности дернулся, вырвавшись из моей железной хватки, и метнулся за ружьем. Поздно спохватившись, я кинулся вдогонку и вовремя уцепился за цевье, так и не дав Майку сотворить какую-нибудь глупость с горячки.
– Ты чего?.. – насторожился Майк и пугливо забегал глазами, не оставляя попыток выдернуть оружие. – Пусти… там морф!
– И – что? – не сводя с него пристального взгляда и не обращая внимания на хрип, доносящийся все из того же угла, спросил я и вдруг отметил для себя, что почему-то больше не слышу капающей крови.
– Так это… – хотел ответить Майк и вдруг осекся, перестал дрожать, – вдруг он не один – залезут ведь…
Я помедлил с ответом, поднял голову, осматривая невысокий потолок с начисто вымытой побелкой, изрисованный грязными ржавыми разводами.
– Не залезут, – твердо решил я и принюхался, чувствуя очень уж знакомый запах сырости, что за столько времени точно не спутал бы ни с чем другим. Определять его научился не сразу: потребовались годы, чтобы нос, привыкший то к запаху гниения, то к прелости, безошибочно мог улавливать едва-едва ощутимый в воздухе холодок, каким всегда наполнялся осенний воздух перед сильным дождем. И хотя в нем, казалось бы, нет ничего необычного, он тем не менее серьезно менял повадки охотников и загонщиков: те, может, самого дождя и не страшились, но на улицы почти не выползали – сидели где-то в руинах.
– Почему это?.. – не понял Майк и настороженно глянул на меня, на потолок, куда смотрел секунду назад, так и не выяснив, чего там углядел.
Я еще мгновение постоял в молчании, все сильнее чувствуя запах сырости, подкрадывающийся к нашему убежищу, а потом опустил глаза и сказал Майку спокойно, рассудительно: