Нам, тем, кто не первый месяц на войне, отлично ведомо: немецкая пехота в обороне упорна, без приказа на миллиметр не отойдет. Но стоит угостить чем-нибудь неожиданным — бегут как миленькие. Видно, решили, что мы применили новое оружие: гранаты сыпались точно из мешков! И вообще после Сталинграда не тот немец пошел: стал нервным, чувствительным к тому, что делается у него на флангах и особенно в тылу. Хотя и не наша заслуга в разгроме врага на Волге, ощутимые результаты этого мы ох как почувствовали!
Вспышка — разрыв недалеко от нас, но мы сидим, едим — бегать ни к чему: как говорят на фронте, от своего снаряда не убежишь. Сонные гитлеровцы формально выполняют приказ. Храпят и косятся на разрыв кони; ездовые суетятся, быстрее двигаются бойцы, сгружающие с повозок снарядные ящики, цинки с патронами, а потом все войдет в бессуетный, проверенный войной ритм — до следующего разрыва.
Наш медико-санитарный взвод поест, и каждый отправится на выполнение задания. Мне надо наконец найти Хвичию, разведчика, который пропал вчера ночью. Ждали, сам вернется, а теперь надо искать. Он либо тяжело ранен, либо убит. Днем ползать бесполезно и опасно: снайперы уложат сразу.
Командир взвода лейтенант медслужбы Вершков ест обстоятельно, вдумчиво, так он делает все — раненых перевязывает, ползает под обстрелом, разговаривает с нами и начальством. Он мордвин или чуваш по национальности, толстощек и добродушен. Но если увидит, что кто-то трусит, боится ползти под огнем за раненым, становится язвительно-ехидным, даже злым. Однажды (это было до меня) дядя Ваня замешкался, и военфельдшер пополз сам. Ловко, привычно вытащил раненого, но потом неделю пилил санитара, правда, с каждым днем благодушнее.
Мне жаль раненых. За редким исключением они очень волнуются при обстрелах и стараются поскорее выбраться из зоны огня. Страшно беспомощному человеку вторично получить пулю или осколок.
Мы поели, покурили и встаем. Блаженные минуты расслабления, душевного и физического отдыха кончились. Беру свою увесистую брезентовую сумку с перевязочными материалами, надеваю через плечо, на другое вскидываю автомат.
— Юра, помнишь, куда тебе идти? — спрашивает-напоминает Вершков.
Так точно, товарищ лейтенант.
— Ну, давай двигай. Поищи его в кустах шиповника, возле бетонированного бункера. На исходе ночи оттуда вроде кто-то кричал.
— Будет сделано, товарищ военфельдшер.
— А сумку оставь, возьми индивидуальные пакеты, бинт.
Верно, дельный совет. С сумкой одна маята. Сначала иду пригнувшись, а когда над головой проносится слепая пулеметная очередь, ложусь и ползу. Позади переливается зарево — горящий блиндаж здорово поможет ориентироваться при возвращении.