У Клавиного дома группа парней помоложе меня преграждает дорогу. Ломкий мальчишеский голос:
— Курсант, подраться хочешь?
Клава вглядывается в темные фигуры:
— Ты, Ванюшка, не очень, а то матери пожалуюсь.
— Заступница! У нас на курсанта зуб, не на тебя.
Мне становится весело. В Ленинске тоже такие задорные петушки водились.
— Семеро одного не боитесь? — спрашиваю насмешливо. — Не стану драться, других дел хватает. Идем, Клава.
Парнишкам надо было только утвердить себя, драться и им не хочется. Когда останавливаемся у дома, Клава спрашивает:
— А не боитесь, что трусом сочту?
— Нет.
— И правильно! Не этим храбрость доказывают. Мой папанька драки не любил, а на фронт спокойно пошел. Если б вы стали задираться с Ванюшкой, мне было бы неприятно.
— Презирала бы?
— Вроде того.
Клаве на язык не попадайся: выскажет, что думает.
— Ну, спокойной ночи, побегу я.
— Не обиделись? Приходите, Юра, с вами не так тягостно. Будто просвет в тучах и солнышко оттуда.
— Откровенная ты.
— Нехорошо? Уж какая есть. Идите, вам далеко.
Я побежал. Времени до окончания увольнительной осталось мало.
Давно, почти 30 лет назад, когда я только что окончил исторический факультет в Ленинском педагогическом институте, по распределению приехал в Казахстан с чемоданом книг, в первом «штатском костюме», и стал преподавать в педучилище районного городка Баянсу, и студенточки — русские и казашки писали мне любовные записочки, а я одержимо вел историю, таскал ребят на раскопки, организовывал исторический и даже драматический кружки, ездил с парнями и девчатами тушить степные пожары, потому что мне было 25 лет и сил в избытке, — в ту золотую пору произошел памятный случай.
Я придал ему большое значение и огорчался неуспеху «пожарного» предприятия. А теперь с грустью рассматриваю другие тогдашние фотографии, вспоминаю имена и прозвища учеников, названия одноактных пьес и стихов, какими мы привлекали во Дворец культуры даже обомшелых русских стариков и казахов-аксакалов, забывших дорогу из дому.
Военная страда четыре года держала поколение, отшибала взрывчаткой, железом, гарью. Теперь по стране пахло трудовой бензиновой пылью дорог и проселков, жирной известкой, раствором, свежекрашеными партами, распиленными бревнами. Годы учебы пролетели быстро, я учитель и, как в войну, отвечаю за «подразделение». Это уже не взводы, не роты, а студенческие группы, курсовые потоки.
Какие на войне радости? — сознание, что цел после боя, письмо от матери, привет от девушки, друг боевой вернулся «подремонтированный» из медсанбата, еще город освободили, скоро фашисту крышка!..