Но это длилось только одно мгновение. Он еще не успел протискаться сквозь толпу, как она уже вновь появилась и заняла прежнее место около озадаченного кавалера, который оказался никто иной, как иностранец, очаровавший Джонни и возбудивший ненависть Руперта.
Она была бледна; он никогда еще не видел ее такою прекрасной. Все, что он находил в ней бестактным и резким, казалось вполне уместным в это мгновение, в этом свете, в этой атмосфере, в этом странном собрании… Даже ее розовое газовое платье, из которого ее белые, молодые плечи выступали как бы из облака, заалевшего от солнечного заката, казалось совершенством девственной простоты; ее девически длинные руки и ноги и продолговатая линия шеи и спины казались теперь удивительно изящными. Бледность на ее обычно румяном лице сообщала ему духовную прелесть. Он не мог отвести от нее глаз, не верил своим глазам. И однако то была Кресси Мак-Кинстри, его ученица! Да, полно, видел ли он ее прежде? Знал ли он ее? Не удивительно, что все глаза были устремлены на нее, что ропот сдерживаемого восхищения или еще более выразительное молчание царили в окружавшей ее публике. Он поспешно огляделся и почувствовал странное облегчение, видя, что толпа разделяет его чувства.
Она теперь танцовала и все с той же сдержанной бледностью и замечательным спокойствием, которые так именно на него действовали. Она даже не взглянула в его сторону, но он знал каким-то чутьем, что она знает, что он тут. К желанию его поймать ее взгляд примешивался какой-то страх, точно при обмене взглядов овладевшая им иллюзия должна была или рассеяться безвозвратно или же укрепиться навсегда. Он принудил себя, по окончании кадрили, отойти, частию затем, чтобы уклониться от некоторых знакомых, которых он видел перед собой и которых из вежливости должен был бы пригласить танцовать, частию затем, чтобы собраться с мыслями. Он решил обойти комнаты и потихоньку уйти домой. Те, кто узнали его, расступались перед ним с пассивным любопытством; пожилые и старые люди выражали доверчивую симпатию и как бы ставили его на одну с собой доску, и это положительно раздражало его. Одну минуту он думал разыскать м-с Трип и пригласить ее на какой-нибудь танец только затем, чтобы доказать ей, что он умеет танцовать.
Он уже дошел до середины залы, как вдруг раздались звуки вальса. Вальс не был в чести на балах в Инджиан-Спринге, частию потому, что набожные люди сомневались, чтобы он входил в число дозволенных танцев частию потому, что молодые люди не вполне еще справились с его трудностями. Когда учитель поддался желанию опять поглядеть на танцующих, то увидел, что всего три или четыре пары нашли в себе смелость закружиться по зале. Кресси Мак-Кинстри и ее прежний кавалер были в числе их. В охватившем его восторженном состоянии, он не нашел странным, что она прекрасно вальсировала, чего никак нельзя было сказать об ее кавалере. После нескольких туров, она остановилась и улыбаясь высвободила свою талию от обвивавшей ее руки. Отходя, она с безошибочным инстинктом оглянулась в ту сторону, где стоял учитель, и взгляды их встретились. В них таилась притягательная сила, тем более опасная, что она не была высказана, — власть без предварительных объяснений, обещаний или даже намерений, любовь, которую не надо было вызывать.