Некоторое время они болтали о том о сем, включая некоторые рабочие вопросы. Вэл сняла свою черную шляпку, и ее золотистые волосы засверкали в лучах солнца, добравшихся до них из западного окна, за которым как раз выглянуло солнце.
– Я устала, – сказала Вэл извиняющимся голосом.
Тетя Марта сверкнула своими черными глазками.
– Ну что, Джорджия сыграла главную роль? Она любовалась собой?
– Наверное. Она прекрасно держалась.
– В самом деле? Тогда призрак ее мужа был очень рад.
– Наверняка, – рассеянно согласилась Вэл.
Она не села, и в ее движениях сквозила нервозность, не ускользнувшая от взгляда пожилой женщины.
– Ты чем-то раздражена?
– Нет-нет.
– Ну хорошо, – фыркнула леди Папендейк. – Сегодня мне пришло письмо от Эмили.
– От мамы?
Ничто не ослабляет эмоциональное напряжение лучше удивления, и Вэл подошла к столу, двигаясь совершенно естественно.
Леди Папендейк накрыла листок маленькими ручками.
– Это совершенно невозможно читать.
– Могу себе представить.
– Не уверена. Надеюсь, что не можешь. – Тетя Марта пожала плечами. – Ну ладно, прочти. Это, видимо, правда, иначе откуда ей знать? Тут уже ничего не поделаешь.
Вэл взяла в руки сложенный вдвое лист плотной кремовой бумаги со знакомой алой шапкой – надменно выписанное имя дома и название графства. Даже сейчас эти слова пробудили в ней далекие воспоминания – почему-то о персиковом дереве на фоне розовой стены.
Дорогая леди Папендейк,
Я уже немолода (вообще-то, письмо начиналось со слов «Мы с Вами уже немолоды», но эта завязка была решительно вычеркнута стальным пером – яркий и неудачный образец британских представлений о деликатности) и пишу Вам, а не моей дочери, поскольку надеюсь, что Вы, по крайней мере, разделите мои чувства по поводу этой чудовищной ситуации. Сегодня утром я получила письмо от Дороти Фелпс. Она, разумеется, дурочка, но ею наверняка двигали самые лучшие побуждения. Она состоит в дальнем родстве с моим мужем (побочная ветвь по материнской линии) и никогда не стала бы намеренно огорчать меня. Прилагаю ее письмо и надеюсь получить его обратно. Как Вы увидите, она пишет: «Все только об этом и говорят». Это возмутительно. Видит Бог, я достаточно натерпелась от своих детей, но даже они должны понять, что это – последняя капля. Могли бы Вы быть так добры, чтобы проследить за Вэл, которая не должна иметь ничего общего с этой женщиной? Вэл никогда больше не стоит появляться в «Цезаревом дворе». Моей дочери следует понять, что, даже если она намеренно пренебрегла всеми преимуществами своего положения, ей не удастся избежать ответственности, которая лежит на ней так же, как и на мне или любом другом носителе нашего имени или тех немногих, подобных нашему имен, которые еще существуют. Говорят, что времена меняются, но у нас ничего не изменилось. Этот уютный уголок Англии, благодарение Господу, все тот же и останется таким же до моей смерти. На большее я не претендую. Разумеется, мы ничего не можем сделать. Надеюсь, что Вэл согласится с этим, несмотря на противоречивые влияния прошлых лет. Однако, возможно, какие-то шаги все же понадобится предпринять, и я велела нашим адвокатам оказать Вэл всяческое содействие. От нее я ничего не хочу слышать. Как известно моим детям, оправдания меня не интересуют. В моем мире объяснения и оправдания всегда воспринимаются как признак вины или слабости – справедливо это или нет. Эта немыслимая клевета просто не должна была прозвучать. Моя дочь не должна была ставить себя в ситуацию, в которой прозвучала эта клевета. Поскольку это произошло, я принуждена принять меры к тому, чтобы ее распространение прекратилось, и я прошу Вас призвать Вэл к ответственности. Если она ничего не может сделать, пусть, по крайней мере, уедет на полгода за границу. Кроме того, Вы, разумеется, очень меня обяжете, отказавшись от всякого рода общения с этой женщиной – Джорджией Рэмиллис.